Форум » Армейский юмор » Армейские байки (часть 5 ) » Ответить
Армейские байки (часть 5 )
Admin: Различные рассказы армейской службы,страшилки и байки.....
Павленко Станислав: Это ещё покруче,чем лампочка Ильича во рту Жаль,шо предварительно живых раков в бочку не кинули
Александр: это же каким придурком быть надо
sergei: Александр пишет: каким придурком быть надо человек на бесплатном пиве работал...алкоголь до добра не доводит...Чуть без яиц не остался...
Александр: тут его друганы виноваты..........подтолкнули....чуть-чуть
sergei: Александр пишет: подтолкнули....чуть-чуть как и в любой компании,нашлось слабое звено!!!Вот над ним и потешались!!!
ВВГ: Александр пишет: это же каким придурком быть надо Ты имеешь ввиду увольнение с пивзавода.... В середине 80-х несколько ребят с нашего этажа студенческой общаги устроились на пивзавод просеивали ячмень.по ночам... Как то в субботу позвали желающих поехать с ними пивка попить....Я не поехал.... Часа в три ночи приезжают двое, один на костылях в гипсе.... Это они из своего цеха на электрокаре поехали за пивом, один за рулём, а второй на поддоне с пивом, лихой разворот и нога оказалась между колонной и поддном.... Колонна и поддон оказались крепче ноги.... При этом, они уже в общаге выудили из своих карманов бутылок 9 (по 0,33 л.) свеженького пивка...
sergei: Скоро рассвет, в сотый раз за последние сутки натираю и без того сияющий казарменный пол – это хоть немного помогает в борьбе со сном. Вдруг, как трамвай на перекрестке, мерзотно затарахтел телефон. Дергаюсь, бросаю швабру, подскакиваю к тумбочке, хватаю трубку и сходу докладываю: - Трам - тарарам, дневальный по роте слушает! А сам думаю – хоть бы не тревога, а то сейчас слоны в оружейке натопчут, мне потом до вечера скоблить… В ответ добродушный голос: - Здорово боец! Не спишь? Молодец. Сколько у вас там времени в Батуми? - А…? Почти четыре, товарищ... - Ну да, ну да - четыре. Слушай, браток, а ты какого призыва? - Я? Ноябрь - 85… а кто это говорит? - Да, ты меня не застал, я в мае 85-го уже дембельнулся. Вот появилась возможность позвонить в родную роту, узнать, как вы там без меня. Орлов все еще комбриг? - Орлов? А что? - Да, не ссы ты, не шпион я, из Киевского военного округа звоню, просто подвернулась возможность. Хрен с ним с Орловым, расскажи за жизнь. Баню достроили? Это мы ее, кстати, начинали. - Достроили, но она опять успела сгореть. - Вот вы уроды. Слушай, боец, а там у тебя рядом есть кто-нибудь из твоих дедов, они ведь еще должны меня помнить? - Спят же все. Но если хочешь, могу разбудить, а кого конкретно и кто сказать звонит? - Скажи - Дорошенко, Дороха. Только я уже и фамилии забыл, твои деды ведь салажата при мне были. Помню – Сигутин был такой, Бабич… Я обрадовался, что не со шпионом разговариваю и радостно подтвердил: - Да, есть такие! Кого разбудить, Сигутина или Бабича? У самого, аж мурашки по спине побежали от нахлынувшей волны приятной грусти и зависти к этому незнакомому пра-пра-пра… Я почувствовал, что дембель и вправду неизбежен (даже мой) а может и я сам, когда-нибудь, вот так вот запросто, позвоню потомкам, напомню о себе… А тем временем голос в трубке продолжал вспоминать: - Еще Греков такой был или уже уволился? - Нет, не уволился, но будить его мне что-то не охота, может Бабича? - А что с Грековым не так? - Да ну, разбудишь его, потом говна не оберешься: - "Зачем дедушку – сержанта советской армии без спроса разбудил!? Упал, отжался!", и все в таком же духе. Вообще, его даже свои недолюбливают, он все мечтает до дембеля в партию вступить, каждый день к особисту бегает. Грек, наверное, у вас по-салабонству летал больше всех, как хреновый веник, раз теперь успокоится не может, властью упивается. - Да, пришлось ему полетать, все летали и он летал, а как ты думал? Ну ладно, боец, меня тут уже прерывают. Всем дедкам привет, слушай, у меня, кстати, подарок для тебя есть. Ты сейчас на тумбочке стоишь? - Ну да. - Вот сойди и подковырни ее штыкножом со стороны каптерки, чуть приподними, там под ней я спрятал гуталиновую коробочку со значками на дембель, да так и забыл вытащить… Все пока счастли… Я бросился на пол и стал поддевать старинную тумбу, при этом совсем позабыв, что под ней годами скапливалась вода, а сырость плюс старые телефонные провода производили ошеломляющий эффект. Иногда даже через металлическую швабру шарашило, когда пол был мокрый. А уж в голые пальцы, сунутые в очаг поражения, так и подавно. Долбануло меня так, что я ощутил во всем своем организме тысячи перегоревших кардиостимуляторов… Через пару минут, когда уже почти очухался, с улицы в казарму неожиданно вошел Грек, легок на помине. Он посмотрел на меня, как голодный волк на аппетитно чавкающего зайчика и сказал: - Говна не оберешься, говоришь? Ну, ну. Тебя хоть нормально током долбануло? - А…? Так точно, товарищ сержант, сильно. - Тогда будем считать, что мы в расчете, но вот (Грек, вдруг, смачно сплюнул и показал пальцем на результат своего труда) за харчки на полу, ты опять сегодня заступаешь в наряд… …Прошел год и наступила уже моя очередь звонить из продсклада в казарму, чтобы поговорить "по душам" с полусонным молоденьким дневальным. К сожалению, узнал о себе много нового, неожиданного и честно говоря - малоприятного…
Александр: ВВГ пишет: и нога оказалась между колонной и поддном.... а если бы как у предыдущего героя.......яйца застряли между поддоном и колонной....... ....на одного друга меньше
ВВГ: Анекдот
sergei: Точно-анекдот!!!
sergei: Вы бы приняли на работу такого специалиста? 1. Почему вы выбрали именно нашу компанию? - Я, как и все кандидаты до меня и после меня, направил резюме в десяток мест. Где устроюсь быстрее и выгоднее - там и хорошо. 2. Как вы считаете, почему мы должны выбрать именно вас? - Вам работники вообще нужны? Ну вот он я. Работник. Именно меня стоит выбрать хотя бы потому, что я явно умнее всех тех, кто заливал на эти вопросы стандартную чушь. И умнее вас, между прочим, потому что я никогда таких дурацких вопросов бы не задал. 3. Какую зарплату вы хотели бы получать? - 2,5 млн. $ в год. Столько получает президент США. Что вообще за вопрос такой? Естественно, что я хочу получать настолько высокую зарплату, насколько вы сможете мне заплатить. Только ведь вы всё равно не заплатите. Тогда нечего и выпендриваться. Всё равно выбор за мной: вы говорите цену, я говорю - согласен или нет. 4. Почему вы ушли с предыдущего места работы? - Какая вам разница, почему я ушел. Всё равно вы ради меня ничего не измените. Ну что вам даст ответ? Во-первых, я совру. Во-вторых, предположим, отвечу честно: маленькая зарплата или отсутствие карьерного роста, или бесперспективность, или не сошелся с коллективом, или не понравился собаке начальника. И что? Вы же не знаете, сойдусь ли я с вашим начальником, коллективом и их собакой. И не узнаете, пока не попробуете. 5. Кем вы видите себя через 5/10/20 лет (в нашей компании)? - Если я буду настолько бездарен, чтобы остаться в вашей компании на 5 лет, то меня не стоит вообще на работу брать. Да и компания ваша... Вот вам встречный вопрос: какие планы компании на ближайшие 5/10/20 лет? Что? Нет таких. Так если вы сами не знаете, что с вами будет через 20 лет, будет ли компания и какую нишу она намеревается занимать, то мне-то откуда это знать? Вы тут наркотики употребляете, не иначе. 6. Какие у вас были достижения на предыдущем месте работы? - А резюме вам не достаточно, значит. Ну хорошо. Я отлично работал и великолепно справлялся со своими обязанностями. Вот это - достижение! Если же ваши работники работают так, что хорошо работают они лишь изредка, то я вас разочарую: при правильном руководстве и хорошей работе никаких достижений быть не должно! Работать надо, а не ерундой маяться и достижения достигать! 7. Каким бы вы хотели видеть своего начальника? - Я бы хотел его не видеть. Это - раз. А два - без разницы. Серьезно, мне нет разницы как он выглядит. Главное, чтобы он был начальником: тем, кто может нормально и внятно сформулировать задачи. А в остальном, пусть хоть в красных труселях на белой капибаре разъезжает по офису. 8. Какие у вас есть достоинства? - На гуслях я умею играть и плеваться на 10-15 метров в длину. Если вам нужна моя квалификация, то она указана в резюме. Если вам что-то нужно еще - то об этом и спросите. А если вы сами не знаете, чего вы хотите и что вам нужно, то тут, извините, ничем помочь не могу. Формулировать скрытые и неясные желания - это вам к психиатру нужно. 9. Каковы ваши недостатки? - Вы определитесь, что вам надо, а я скажу, есть ли у меня к этому недостаток, а то у меня есть недостаток - хорошо тенором пою, соседи жалуются, а в консерватории сказали - талант. Вот еще недостаток: когда я ем суп, я зачерпываю ложкой к себе, а не от себя! О как! Короче, верните листочек с вопросами тому ребенку-дауну, у которого вы его забрали, и не обижайте его больше, ему и так несладко живется. Если вы не знаете, что вам нужно, то берите на работу меня, мы удивительно подходим друг другу: я тоже не имею понятия, что вам нужно! У нас будут любовь и взаимопонимание. Заодно можете уволить своего специалиста отдела кадров, он явно некомпетентен.
sergei: если нужен умный и самостоятельный-то-ДА!!,а если исполнительный,то НЕТ!!!!
Павленко Станислав: Это шо-то типа ( может,и не в тему ) . - "Что вы умеете делать?". " Могу копать ". " А ещё? ". Могу и не копать ".
sergei: Павленко Станислав пишет: шо-то типа ( может,и не в тему ) Это уже про работающего,и уже давненько....
свн: Чисто поржать......и-и-и сопоставить http://www.babyblog.ru/user/Jannnnnne/1018427
Александр: sergei пишет: Точно-анекдот!!! а если бы камень раньше свалился....прямо на дороге
sergei: Опубликовано вт, 01/29/2013 - 19:34 пользователем Ротмистр Ржевский Приятель рассказывал: «Работал я как-то в фирме, которая торговала всякими телефонами и прибамбасами к ним. Дело было в первые годы после перестройки. Заваливает к нам как-то мужичок с подругой. На таких пальцах!!! Надо видеть... Желает, значит, приобрести телефончик с автоответчиком (тогда это было жуть как круто). Ну, я, значит, рассказываю, что он (телефон) умеет, и как пользоваться. Среди прочих функций была у одной модельки функция дистанционного управления автоответчиком – звонишь с другого телефона, и с помощью биппера вводишь код, а потом можно прослушать сообщения и т.д., и среди прочего прослушать звуки в комнате (ну мало ли там – дети не улеглись, к примеру…). Все ОК, заворачиваем, и тут подходит ко мне энта подруга и тихо так спрашивает: - Я правильно поняла, что он – кивает в сторону мужичка – может позвонить и прослушать звуки в комнате? - Ну да, - отвечаю. - НЕ НУЖЕН МНЕ ТАКОЙ ТЕЛЕФОН!!!! - орет дамочка.»
Владимир Мельников: продолжение рассказов о жизни солдата в комендантской роты. "Весна" 1981 год. Весна! Тем, что выпало служить за границей, было чертовски приятно, хотя обида точила от того, что именно я оказался забритым с Николаем Левашовым одноклассником, с которым мы вместе учились в бурсе на электрика, вместе практику проходили на Олимпиаде-80, вместе пересылку прошли в Калинине и Фалькенберге, вместе в вагонах для перевозки скота прибыли в район пригорода Галле и оттуда на ЗИЛ-131 прибыли на стадион и вместе служили в Галле. И мы и солома, что была навалена в эти вагоны, простыли от сырости и дождя, шедшего последние два дня в Германии и требовали скорейшей просушки и утруски. Дождь на пересылке (на военном аэродроме в Фалькенберге) шёл тогда без каких-либо перерывов на обед, он не прекращал лить даже тогда, когда нас поздним вечером в сплошной темноте выдернули из протекающих брезентовых палаток на хлипкую землю на построение, эта стена воды, подсвечиваемая прожекторами, стояла над потерянными и сирыми людишками в солдатском обмундировании до тех пор, пока скотские вагоны не проглотили её целиком. Никто из прилетевших за двое суток не остался на пересылке и все разом были отправлены в ночь на дальнейшие мучения и испытания судьбой. Судьба уже надо мной насмеялась. Я не был готов жить ею, я совершал слишком много ошибок, одна хуже другой. Я не имел представления о многих вещах и первой своей ошибкой была проверка прочности брезентового покрытия солдатских палаток. На втором ярусе имелась свободная койка и я обрадовавшись её пустоте, с радостью идиота быстро оккупировал её, покидав первым на неё свои вещи в виде солдатского пухлого вещевого мешка. Первый день всё было замечательно, еды хватало, ещё лежал в торбе не распечатанный сухой паёк в виде квадратной белой бумажной коробки, ещё оставалась в заначке банка печёночного паштета и банка сайры. С хлебом было туго. Кормить нас здесь по-моему не собирались вовсе и никто на это даже намёки не делал. Но нам их еды сто лет в обед надо было. Мы поняли простую истину, раз никто пока не выдёргивает нас на построения и пересчёты, занимай койки и топи массу. Топить массу мне понравилось. Это первое, что у меня хорошо получилось в армии. Топить массу! Какая прелесть! Тяготы армейские отошли в сторону, на небе моей грусти посветлело. Жить, показалось вдруг, можно даже тут. И мы начали втягиваться в армейские порядки беспорядков. Порядки беспорядков, означало то, что подъём отменялся в 6 часов утра, зарядка отменялась, и далее шло в сплошном прекрасье бардака. Пухни рожа ото сна, греми брюхо от обжорства сухим пайком. Терпи язык не прекращающееся болтание во рту хозяина и трепача по совместительству, молчи совесть, дух врать будет. Не смейте краской заливаться ушки, похабень слетает с языка трепача и скаберзника. Ложитесь горами целки в кучу, я вас портить пачками сейчас буду. Лишь бы времени на трёп хватило, только бы слушатели не позасыпали от зуда и блуда. Мне это очень запомнилось и ничего плохого в этом я не узревал и не осуждал никогда ни кого. Мне не понравилось всё, что последовало за прекрасно проведённым там в первый день прилёта из Калинина. Начался дождь. Сначала это был маленький и добрый освежающий туманчик, затем туманчик перерос в дождичек, дождичек перешёл в дождь и ливень сменил его к ночи. Стало смурно на душе и руки сами потянулись к вещевым мешкам. Полетела на первый ярус из-под тужурки мой паштет и рыбные консервы, ахнули окружающие и потянули ко мне руки с пожатиями за неслыханную хитрость и находчивость, потекла в мои уши уважуха окружающих по совместному проживанию в палатке. Я ведь тогда честно принял тот момент, что именно с этими всеми парнями и буду топтать свою службу ратную и мне пока не было так плохо, как в первые дни пребывания на моём настоящем месте службы. Мужики оказались в кругу адекватными и сполне вменяемыми, мне хреново и им не сладко, они в потере и я там же, они вспарывают мою банку счастья и мне, значится, приятно уже от того, что я с ними на одной ноте это делаю и проживаю ту частичку походной солдатской судьбы, что и они. Всё по честному, всё без утайки, режь крышку второй банки, доставай сайру на свет божий. Свет в палатке мало был похож на божий, тусклости было в нём многовато, многовато, да зато он не гас даже тогда, когда гасли наши тела поздно ночью и горел круглыми сутками жёлтым нитяным пятном в стекляшке на одном уровне с моей койкой. Паштета хватило всем поровну мало, сайру я увидел во время вскрытия, а дальше уна уплыла от меня не указав на то курса своего следования от меня. Сайра очень жирная и скусная рыбёшка. Она имеет вкус в своём жирном пузике, имеет бесподобный вкус бульона и послевкусие хлебной мякоти, побывавшей внутри банки из-под себя. За моими консервами пошли в ход банки с гороховой и перловой кашей в собственном сале солидоле. В белом жиру, от которого пошла приятная изжога, напоминавшая отравление машинным маслом в детстве. Горох холодной консистенции не понравился однозначно, от него тянуло кислятиной и испорченностью родившейся в нём ещё с момента лущения на варочном производстве. Перлуха шрапнелью своей пришлась по вкусу, но разогретая, подозреваю не один я, могла бы не отстать по своим вкусовым качествам, пожалуй, от изысковой еды под названием «Завтрак туриста». Но чего мы тогда не имели, того и не просили. Этого ни у кого тогда в палатках не было. Не было печек-буржуек, а почему их не было в ноябре месяце, то вопрос к другому богу. Ужин без хлеба, не полное счастье. Продукты ухлопали, животы пустые. Сухари из каменного хлеба за хлеб в серьёз никто воспринимать пока не собирался, не дошло в брюхе пока до этого говна. Не дошло, но их пока никто выкидывать не собирался, всё же хлеб, как не смотри на бетон и сталь их прочности. Ужин не был бы полным, если бы не местные проныры, которые за банки сухого пайка меняли чайники огненного чая, притахторенные прямо с кухни в нашу палатку, мокрую снаружи и заволокшуюся паром изнутри. О том, что кухни обеспечивали горячим питанием, мы и не догадывались, а кто и пробовал это делать, не мог физически этого совершить. Оказаться испытуемым среди блужданий под ливнем без дождевиков и зонтом, не сладкое и рациональное то занятие. Не решался оторвать свою жопу самый жлобствующий обжора, самый селетёрный язвенник, у которого червь в желудке сосал и поедом ел рубашку оболочки желудочной, запивая её кислотным соком. Чайник чая халявный мгновенно возымел среди лохов совковых невиданную цену и остался на полу, исходя из-под алюминиевой крышки паром. Что с ним делать и как его есть никто представления не имел, но! Но каждый брюхом чувствовал, чайник должен остаться у нас и сколько бы за него чего не попросили, надо с обменом быть в руках. Чайник пошёл по рукам… Руками каждый его потрогал, и не выпуская его из своих рук, быстренько тормошил свой мешок в поисках самого бесполезного когда-то, но пригодившегося сейчас и прижав его покрепче к коечке, начинал опускать внутрь тёмной жидкости тот самый кремневый сухарь из ржаной или не знаю какой муки. Муки, которая превращалась в бетонную плитку, похожую чем-то на бывший кусок от буханки хлеба. Из чего этот хлеб-бетон для солдат замешивали и сколько десятилетий его хранили в состоянии бетонирования и кристаллизации, я мог только догадываться, ибо знал сухари и баранки московские и по первому зову кипятка они прекрасно размягчались и таяли во рту не причиняя мне боли и поднимали настроение за чашкой чая у телевизора по вечерам, когда я освобождался от настопёршей мне зубрёжки перед поступлением в институт. Сухари и баранки были любимой всегда едой у людей, проживавших на одной шестой части суши. Сухари плитки, покрытые не то плесенью, не то пылью или чем-то ещё, не тонули в кипятке и не впитывали в себя сладкую жижу. Чай заваривался, очевидно, прямо в этих грязных посудинах и сахар клался тоже прямо сюда. Внешне посудина подозрений не вызывала, изнутри тянуло наружу приятным дымком краснодарского листового чая, сладость в ёмкости присутствовала, но сухари не размокали и истекая коричневой жидкостью превращались в липкую снаружи и непробиваемую снарядами изнутри массу! Вот сволочи, это надо же так умудриться испортить продукт самого высокого человеческого достоинства, хлеб! Это какая такая гадина придумала на солдатскую беду рецепт, по которому хлеб превращается в продукт под названием «Сухари», но не переходит в своё прежнее состоянии в варочном котле? Сухари промокли, но не подобрели. Сволочи, но не сухари. Разве можно оставаться даже после принятия огненного душа такими чёрствыми к голодающим странникам? После принятия водных процедур, стало понятно значение слова «На сутки». На сутки размачивания в кипятке хватает этих сухарей, но не сутки еды для солдата. Хотя, если посмотреть с верхнего яруса кровати, то положенного за щеку осколка сухаря, пожалуй, что должно хватить и более, чем на сутки, главное, чтобы не забыть его выплюнуть перед тем, когда вздумаешь засыпать. Выплюнуть потому, что сутки не спамши солдату никак не положено быть по уставу, поэтому о том, какого вкуса и каких питательных свойств солдатские сухари, я так и не смог распознать. Не стал я досасывать осколки треклятых сухарей, а избавился от них, засунув тихонько от всех между кроватью и стенками брезентовой палатки. Там они и сейчас мышам душу травят, поди. Чай допивали прямо из чайника, глистами заболеть не боялись, руки и рожи не мывшись двое суток кряду и гигиена отвалила от нас хрюнделей и боялась нам казаться на пушечный выстрел. Чайник пошёл по кругу. В носике у принимавших в конце палатки стали застревать чайные листики и процедуру пришлось временно прекратить и выкинуть чайник прямо в проход на улицу под дождь на дорожку, где ходили люди. Он нам больше был без надобности сегодня, кому надо, завтра сами подберут и как миленькие припрут королевичам новый. То, что мы королевичи, само собой стало приживаться и восприниматься в нашей палатке. Бонапартизм полез из похабных ртов и стал укреплять свои позиции и цвести махровым цветом анархии. Появились выдвиженцы из местной братвы, за которых мы ручались и которым добровольно передали ряд своих полномочий. Мы стали бандой. Бандой, которая решила никому не подчиняться, оставаться в палатке до тех пор, пока не закончатся продукты питания или когда за нами не приедут качественные покупатели и не кто-нибудь, а самые высокие погоны и по доброму к нам отнесутся и пообещают нам распределить нас этой кучкой в один взвод и чтоб без обмана и подставы или мы выходить и уезжать в их глупую армию не намерены. Сказано, сделано. Банда на то она и банда, чтоб всё по закону было. По нашему, бандитскому. М ведь полные трусы, когда по одному, когда на улице среди чужих солдат, а когда пузо набили и чайник слопали кипятка со свободы, тогда мы герои и можем выдвигать вот такие примерно требования. А, что? Требования, как у всех нормальных людей. Нормальные человеческие условия, от которых нас только, что забритыми припёрли в далёкую Германию и к которым мы имеем право стремиться, чтоб не так сильно чмарили и чтоб чайники кипятка каждому по утрам выдавали, чтоб про бутерброды с варёной колбасой и российским сыром и чтоб яичко в смятку и сольцою на блюдечке с золотой каёмочкой, как дома у каждого и чтоб, если можно, чтоб без стариков, чтоб не больно служить начинать было. А мы, мы не против службы, мы трусим перед будущим своим и потерялись маленько. Холодно здесь и сыро. Правду говорили в Калинине, попадёте вы в «страну дождей, блядей и велосипедов». Попали. Правда. Дождей полным полно, блядей и велосипедов пока не довелось увидеть, но мы не против этого. Пожалуйста, вспомните побыстрее о нас! Что плавает под потолком? Пар? Дым от сигарет? Мысли бродяг из российской глубинки? Мрак опоясал плотным кольцом лампочку под потолком, прямо над моим вторым ярусом. Чем воняет в нашей палатке или это пахнет так в армии и так будет пахнуть два года службы, но воздух был ужасным! Вернее его давно здесь уже не было, не осталось его даже капельки в наших лёгких, дышать приходилось сыростью и выдыхами из солдатских лёгких, запахами изо рта и попы, запахами пота и портянок, сапог и гуталина на них. Марево нечто висело перед моим взором и мне было лежать на спине тоскливо и чуждо. Мне никто здесь не нужен был сто лет и ещё один год. Я выяснил отношения и поговорил практически с каждым, кто умел открывать рот, но я быстро перестал верить каждому, кто разделял со мной эти скитания только потому, что однажды понял, что сам я правды не говорю с какого-то момента, как и все здесь, говорить не собираются, а врут самим себе и пытаются заставить поверить в свои россказни каждого, кого считают глупее и тупее себя. Я быстро научился говорить не правду, потому, как правда моя была больна практически для всех окружающих меня солдат. Я быстро сообразил, что учёных здесь не наблюдается, что главным делом здесь интересно только то, сколько баб ты перетрахал на гражданке и сколько самогонки успел выхлестать до призыва с момента рождения. Ребята кто имел привычку курить, смалили сигареты день и ночь и не страдали от недостатка чистого воздуха и если бы разрешали курить в армии во сне, они бы делали это с большим удовольствием. Я не переносил запаха дыма и давился им, особенно, когда курили дешёвые сигареты. Но жизнь вынуждает привыкать и терпеть многие вещи, которые не нравятся большинству. Привык, но не смирился и я, хотя тянуться за сигаретами и не собирался. Не хотел я себя гробить куревом и старался сохранить здоровье целеньким. К дыму привыкнуть не мог и всегда ждал только одного, когда же эти сволочи докурят, и я смогу освободить мозг от психического расстройства и переключиться на мечтания о прекрасном, о дом, матери и отце, о братьях и сёстрах, о бабушке, тёлках и собаке. Лежал па спине и злился на всё и на всех разом, глодала меня тоска и зависть за тех, кто остался учиться в институте, за тех, кто уже отслужил и там в Калинине на аэродроме Мигалово махал нам руками с трапа ТУ-154, неся в другой руке обклеенный чемодан с немецкими тёлками блядями. Махал и переводил махательные добрые жесты в знаки «Вешайся», проводя ребром ладоней по своему горлу. Лежал и не знал чем себя занять. А дождь всё стучал и стучал прямо в полотно брезентовое над моей лысой башкой. Стучать бы ему и дальше мимо меня, но вот есть дураки на свете, так я дурак вдвое их дурью своей всегда. Надо было мне потыкать в этот самый тугой брезент имено напротив своей особо умной головы! Потыкал… Потыкал сильнее. Прочное полотно, хорошо сработано, прочное, как солдатские бронебойные сухари. Не заметил того момента, как провалился в сладкий сон и! И снится мне сон, будто я дома, иду по полю в сторону леса и на локте у меня висит моя любимая плетёная корзинка. Я иду по грибы, осень, понимаю. Что я не в арми, хотя подспудно крутится картина параллельного мира, что только, что я был со всеми в палатке и мне не слыханно повезло, то палаточное присутствие и ощущение армии оказалось сном, а я на самом деле уже не в армии и мне от этого становится так легко на душе, с моей души падает чугунная плита горя, осень и грибниковая пора! Я иду за осенними опятами в лем, где растёт орешник и эти грибы я уже увидел в натуральную величину и вижу их облепленные кучки по упавшему хворосту и под самими кустами, они растут на деревьях, их много и я не знаю радости от их обилия и размера. Я начинаю резать их ножичком перочинным, не знаю, во что их ещё сложить и чувствую, что начинает портиться погода. С неба падают первые капли дождя, но они меня не огорчают, я привык к тому, что во время грибного сбора часто идёт дождь, я радуюсь этому дождю и понимаю, сколько вырастет грибов, а я жлбина никому про это место не вякну, меня распирает от радости и счастья, я поднимаю от удовольствия морду дождю навстречу и тащусь, тащусь и…начинаю ощущать эту воду, как-то по другому, она становится вдруг реальной и существующей взаправду, но пока я не могу понять, где я и куда делась кошёлка полная опят и почему моя морда вся мокрая от воды? Твою мать! С того самого потыканного мною с вечера места льёт почти не переставая водяной поток, не успевая собираться в капли, а срывается и всё по темечку, да по темечку дурака в солдатских сапогах! Отэ то да! Отэ то набрал грибов! Чтоб оно провалилось. Да, так обидно за сон. Сволочь он, но не сон! Ну разве так можно с людьми-то поступать среди ночи! Буль-бууль-бууууль…. И ни одной капли мимо моей башки. Насквозь промокло всё, что было в том месте на кровати. Что делать? Вся, как один дрыхнут и ни одной свободной койки. Остаётся только одно, меняться местами с ногами. Ноги уступают место глупой и порожней голове. Какой позор. Вот лох, так лох. Хоть бы никто не увидел моего просчёта и прокола. Прокола нет, а вода капает. Ну, как так может быть? Он же брезент, он водонепроницаем же, а?! Вот, дурак! А я его конкретно так потыкал с вечера, на совесть. Идиот и по-другому, не назовёшь. До самого утра лило. Лило, пока боец с нижнего яруса не растолкал меня и не устроил бучу по поводу заливания уже его койки водой. Делай, что хочешь, но чтобы на меня твоя протечка не попадала! А, что может сделать идиот, с брезентом, у которого нарушен закон смачивания поверхности? Только отбрёхиваться, что не делал я этого и не более того. Не делал, но ведь не текло до этого! Не текло. Ну, я попробовал его снизу разок пальцем, но ведь не насквозь я его пробил! Идиот, пора бы знать, что свойство этого материала в том и состоит, что пока придурок, вроде тебя или сильно схожий с долбоёбом, не потрогает его своими грязными лапами, он продолжает не пропускать воду. Но стоит его снизу прижать, как немедленно образуется течь, которая начинает расползаться по всей поверхности, превращая этот материал в сито.
Владимир Мельников: Продолжение рассказа "Весна" Понял, теперь не дурак. Понимаю с третьего раза. Уже прогресс. Дождь не прекращался ещё сутки, лил он до самой отправки нашего братства из Фалькенберга в славный город на реке Заале. Лил этот лжец на построении, куда нас выдернули из палаток криком дневального «с вещами на выход», лил пол часа нашего стояния на раскисшей супеси Германского военного аэродрома, лил и пролил нас капитально до самых исподних подштаников. Шинели распухли от дождевой воды и провисли на наших плечах, со стороны спины мы все почувствовали сырость и влагу, а когда офицер объявил нам об отправке отсюда на поезде, мы возрадовавшиеся этому избавлению, забыли про дождину и помчались занимать соломой набитые теплушки. Вода стекала с пол наших шинелей, со стороны спины повалил пар. Вода начинала выпариваться под согревающимся телом, выхваченным из-под дождя. Одежда внутри под шинелью тоже местами промокла, но смотреть, что там твориться не хотелось, боялись простудиться за тот промежуток времени, когда будем себя рассупонивать и снова засупонивать, да и ни к чему эти хлопоты было разводить. Все до нитки мокрые, помалкивай и ты. Не сахарный, а заболеешь и сляжешь, так скорее комиссуют и конец твоим мучениям! Не заболели, не комиссовали, даже насморк не проклюнулся. На ветру, у открытого проёма дверного, так и ехали по Германии, не решаясь отойти от деревяшки, перегородившей эти открытые ворота в Мир. Так и ехали бы все два года. Чёрт с ней, с этой службой! Опрокинул взад свои воспоминания очередным промахом по ледяному покрытию, вмазал товарищу по несчастью! Мудак, ты, что, уснул? Думай, что делаешь, слоняра! Точно, слоняра! Самому себе было в первый раз услышать приятное, приятное, от того, что «Слоняра» исходило не от вражины старика, а от своего товарища по «Зоопарку». Прости, не спал я, просто не могу смириться с тем, что всё хорошее там, а мы здесь. Вместе с тобой и остальными херачим домами, а они все суки попрятались по нычкам, потом явятся, пиз…дюлей навешают и снова свалят в подвал в каптёрку к Дементьеву, нашему регулю и ротному каптёру. Через час по-новой: притопают, вертя головами, по-волчьи, опухшими мордами ото сна, снова отметелят, запугают, и опять в подвал….самим-то спрятаться надо, а нам за них колоть, а мы своё подолбим, а их полоску опять не трогаем и так до обеда. Их прапор хреначит за это, нам же радостно. Потом они нам вставят, мы почки и лоб чешем, они опять по норам. А мы стоим и тянем время до обеда... Прятались первые полгода и сопротивлялись системе, как могли. глупые были и упёртые. Опять пошли в ход воспоминания…. Снег зимой 1980 года выпал хорошим слоем впервые примерно 30-31 декабря и мои нервы успокоились наконец. Я психовал по поводу того, что дома в это время снег давно лежит, а тут чёртовы дрозды скачут по траве, а снегом и не пахнет. На Новый год, первого января снега было навалено горы и он такой был мокрый, и рыхлый, и слоем сантиметров в двадцать, а то и больше. Его начали притаптывать ногами на всех дорожках, а чтобы справиться с ним, нас всех выгнали в автопарк и на расчистку тротуаров и к дому комдива и НШ. За половину дня он слежался под сапогами прохожих и стал сниматься с брусчатки пирогами-плитами. Не снег, не лёд, но отколоть его от мелкой брусчатки с тротуаров алюминиевыми лопатами не так-то легко оказалось при работе фанерными лопатами. В автопарке его были горы и как-то надо было его распихивать по нычкам и принялись это делать всей ротой, зачищая его, как могли, ногами, руками, городили снежные бурты из него, потом эти бурты пробовали вывозить на грузовиках, но его было столько, что враз справиться с такой бедой оказалось роте не под силу. Для облегчения труда пошло вход всё, деды придумали убирать снег с помощью специальных волокуш наподобие, применяемых в колхозах для заготовки соломы. Приделали к УАЗ-469 щиты из фанеры и тросами, удерживая их по краям, загребали снег в огромные кучи, которые потом так и остались мешаться среди автопарка, так как морозы опередили нас с их уборкой и неприятностей они нам доставляли почти до самой весны. Больше вреда, чем пользы, оказалось, от той глупой затеи. Эти кучи тогда скирдовали рядами по сторонам вдоль всех заборов. Потом снег снова пошёл и шёл очень долго, он всё сыпал и сыпал, изо дня в день, из ночи в ночь…. Мы не справлялись с его уборкой и он стал напастью для всех солдат дивизии. Все части махали лопатами, но он лёг пласт на пласт без нашего спросу и мы, в конце концов, плюнули на него. Невозможно было справиться с тем, что сыплется с неба почти каждый день. Спасибо отцам командирам и расписанию занятий, пришло время выхода частям на учения, нас, во спасение, сняли на регулирования, потом снова, потом ещё пару разков. А после счастья скоротечного попробовали от него избавиться окончательно, да не получилось из этого ничего, снег перетаял в лёд, а лёд влился и вмёрз в щели брусчатки. Снова вся история с колкой льда завертелась по-новому кругу. Он скреготал под лёгкими тонкими лопатами и ни в какую не хотел очищаться до камня, его укатали до ледяного блеска и он стал опасен гололёдом своим. Вот тут и началась вешалка, лёд лежал слоями, со снеговой прослойкой, с дождевыми размывами и пластами больше не снимался. Командиры взводов взялись за голову, и решение пришло со стороны нашего зампотеха роты, прапорщика Юрия Твердунова. На сварочном посту трудился славный хлопец с Западной Украины, худющий и тощий одновременно. Тощий, картавый, но очень добрый и спокойный. Вумный як вутак, но тихий и рукам волю не давайший. Вася Грабовчак был весенником 1980 года призыва и года своего пока до конца ещё не прослужил, но пользовался среди стариков и молодых таким уважением, что такие понятия, как «неуставные» для него никогда не существовали. Хлопчонку из Мукачева повезло со своим сварочным ремеслом настолько серьёзно, что и на гражданке бедолаге и рассказывать-то не о чём будет про суровую и не лёгкую службу. Службы-то и не было. Была работа в кузнице, не более того. Васятка не заморачивая мозги в курушку, наварил нам списанные топоры на дюймовые трубы и получились ледорубы-секиры. Для хлопца с Мукачева секиры превращать в боевые орудия раз плюнуть, благо история походов Богдана Хмельницкого была для всех незаможных на хорошем слуху и это дело с топорами, да за ради Христа, бац-бац и пошли на Ляхов… Вот этими секирами мы стали орудовать, били в его душу и бога мать, били его день и ночь. Не давали покоя льду не до обеда, не после обеда. А иногда добивали уже после самого ужина. Лёд крошился мелким стеклом и обрызгивал наши шаровары снеговой пудрой, и размокая пропитывал нас насквозь. Сапоги превратились в чуни и сползали до подошвы мокрые и широко-кривые. Мало нам проблем было с очисткой тротуаров, так на нашу напасть поступила команда, чтоб на те, места, где росли розы на газонах, не разрешалось его складировать, нам приказали разбрасывать его по газону, как можно дальше от пешеходных троп. Колоть лёд вдобавок мешали фланирующие по дорожкам толпы офицеров и солдат из других частей, которым надо было обязательно переться именно по этой стороне дорожки. Мешала и дурацкая субординация. При приближении очередного офицера приходилось бросать работу и ждать пока он пройдёт вальяжным шагом, да ещё каждый придирчив к тому, чтобы не зазнавались и честь отдавали, как положено. Вот пока честь отдашь, день до обеда и закончился. Твою душу мать… Одна радость была. Радость, когда по дорожкам шли гражданские из числа девчячего или женского состава, вот для этих категорий граждан, мы всегда пожалуйста! И Перекур подольше, да позатяжней, с оглядочкой, с подробнейшей оценочкой с головы до пят, всегда «Здасте» и «До свиданьеце», освободитесь от отдыха и променада на свежем воздухе, милости просим по этой стороне дороженьки, не спешным шажочком, да с подружкой покрасивше себя, хоть утречком, хоть после ужина, с превеликим удовольствием, кончим работать, кончим на каждой профланировавшей не по одному разочку! Эх, бабское поле, не пахано, не сеяно! Сколько голодных глаз лопнуло на ваши ноженьки глядючи, сколько мыслей заблудилось в лесу сновидений!!!! Они ходят, а из моих рук лом выпадает от непосильного труда. Каждый день одно и то же! Бух, да бух! Глядь на баб, да глядь. Все только и делают, что прутся именно по нашей главной аллее к штабу пешком на работу, а ты с 5 утра снег должен перед их сетлые ножки убрать и от 10 сантиметрового льда очистить к их приходу. А снег всё валит и валит, а они его всё втаптывают и втаптывают, а у тебя сапоги мокрые до колена и брюки от воды хоть выжимай. В животе бух, да, бух, лом и лопата уже не держатся в руках, а тебе приказывают, быстрее и лучше очищать. Неделю в наряде по столовой, потом наряд сразу по роте, потом снова отдых день и снова по роте, потому, что взвод в 30 человек поделён на два наряда по столовой солдатской и офицерской, наряд по роте (3+1=4 три солдата и сержант и того 12 человек выпали) а остальным ломы, кирки, лопаты и на снег. Боже, за какие такие грехи ты нас кинул к этому дурню из Краснодона во взвод мотоциклистов? Все люди, как люди, мы убогие попали в мотоциклетный взвод к садисту Сергею Гузенко и стали "штрафной ротой", которая только тем и занималась, что с утра но ночи колола лёд ломами и чистила снег от штаба и до дома комдива, считай без передыху. Вру, иногда выпадала малюсенькая передышка. Кроме нас лёд кололи все взвода, но их трудностей я не испытал и мне кажется, что самые трудные участки достались именно нам, мотоциклистам. Да и не надо было далеко ходить, чтобы в этом убедиться. Спасибо маленьким и большим отлучкам из дивизии. Как чистить снег, так и регулировать приходилось всем миром. На регулирование припахивали и зенитчиков, им тоже не сладко в роте жилось. Лишние они, нужны только на учениях с трубами вокруг штаба спать, то есть, дежурить. Оговорился на хороших людей. На учениях только и были более-менее людьми, но там зимой умираловка, весной и осенью дожди и ты, как цапля в пруду по уши течёшь. Не мёд, но всё же! Пофарсишь в регулировочной форме перед девками и гансами на перекрёстке и в кузов греться на сквозном ветерочке. Приятно, согласитесь. Время неумолимо приближало весну. Вместе с её приходом все духи ждали прибытия молодого пополнения. До чёртиков настопёрло всем слыть мамонтами и духами «Прибывшими для выполнения самых чёрных видов работ». Я тоже ждал спасения именно в этом. Сколько можно было терпеть издевательства и мордобои?! Иногда по неделям забывали лупить, опять плохо. Потом прикопались (за дело, чаще всего) обидно, вроде думал окончилось время проверки, ан нет, получите и распишитесь. Увлёкся я. Никто не хотел служить, вот и лупили. Видели ведь, что сами виноваты, отметелили, а мы опять лопаты покидали, отметелили, лёд покидали, а потом опять видимость создаём, что движения верные, а сами только по сторонам зыркаем, и водим руками скользя по рукоятке, а лом стоит, и отдыхают наши ручки. Всяко было в большом коллективе, численностью под 150 человек. Народ призывался из разных точек Советского Союза и разных его республик. Но жополизы были одинаковыми во всех уголках страны. Они быстро приклеились к старичкам и так существовали у них в шестёрках, прислуживая и вымаливая себе послабления и не гнушались посмеиваться над ребятами из одного призыва с ними, радовались землякам, радовались тому, что нашли у кого лизнуть и пригреться у гадючьего брюшка. Странно было на них смотреть. Особенно к этому стремились те, кто мог дедов подкармливать, водилы-таксисты, возившие крупное штабное начальство, КЭЧисты из дивизионных вещевых и пищевых складов, писаря, которые секретами делились про начало дембеля, начала учений или кому отпуск дали и когда его партия поедет, и кто старшим будет. Почтальоны и особисты. Повара. Не обсираю, но на поверку оказалось, что весь мой призыв сел возить комдива, замкомдива, начпо и почти всех замов у комдива. Потом кого снимали, подсадили из весенников на их место. Мой призыв оказался самым везучим на тёплые места из трёх десятков призвавшихся. Иваненко на вещевом дивизионном складе напротив дома комдива осел, обеспечивая ворованным ПШ и ХБ на каждый месяц службы дедов и кандидатов, Володя Рыкало комдива возит, дух, но борзее любого лейтенантика из Союза, все деды поменяли червонцы на вокзале через него и все отоварились тряпками из города, все обожрались черешней и персиками крадеными для комдива, припрятанными Вовой себе и трошки старичкам. Миша Карытнянский сел НШ дивизии возить, Микола замкомдив, замкомдива возит, Брукман Серёга своих полкачей возит и счастлив, Толик Бойко полковника особого отдела, Харченко начальника финотдела дивизии, Вася Ядвийчук начальника дивизионной газеты, Вова Бутырский банкиром, Иван Запорожан писарчуком, Вова Литвинов, кодировщиком в штабе, Игорь Шваб и Сергей Кузнецов сели на наши регулировочные "Зебра" ГАЗ-66 и так почти весь призыв, за исключением нескольких человек попавших в мазуту или в комендантский взвод и осевший там в крысятнике до своего дембеля. Херово человеку и завидно, когда ему очень плохо. Нам, регулировщикам вдвойне плохо. Плохо, что у всех на виду мы целыми днями вкалывали в роте, столовой, на территории, плохо стоять брошенным, где-нибудь на перекрёстке на морозе, дожде или солнцепёке, стоять неизвестно до какой поры и посрать-поссать не известно, как и под каким забором или углом дома. О еде не упоминается по определению. Есть регулировщику не положено по уставу. Это я помню и поэтому про еду ни-ни! Помню положение устава регулировщика: пожрал, поспал, колонну прозевал, колонна ушла в ФРГ или в Польшу! Губа, опять не жрать, не спать…. Так не лучше ли согласиться сейчас с положением об отсутствие пищевого довольствия и переходе регуля на подножный корм? Соглашаюсь и питаюсь исключительно воспоминаниями или тем, что немецкая фрау вынесет в термосе.
Владимир Мельников: Продолжение рассказа "Весна". Всё плохо в этой проклятой Германии. Вжиться не получается и не желается. Ненавижу эту страну и её климат! Всю ночь валил снег, после завтрака вся эта дрянь превратилась в месиво и вяжется за подошвами сапог, облепливая их мысы слоями и не собирается таять. Всю роту снова бросили на очистку территории. К обеду пошёл мокрый снег снова, но ближе к приёму пищи повалило снегом, а потом хлынул дождина и хрен его знает, что делать нам на улице с лопатами. Лопаты черпают не снег, а воду и жижу со снегом. Обед внёс поправки. Отогрелись и обсохли немного. Пора выходить на развод и продолжать уборку территории, но дождина льёт, как летом и всё потонуло в этой его прорве. Вывели под дождь. Спасибо, что позволили взять в каптёрке чужие бушлаты и новые рукавицы. Сапоги плавают в воде в промоинах. Часть брусчатки уже оголилась, и лёд пошёл сниматься под самый корень и настроение улучшилось. Надолго ли? Дождь идёт весь день, часть тротуаров почернела и показалась прошлогодняя трава. Это, что-то новое и волнующее! Умудохались раскидывая глыбы льда на газонах и в кучах в автопарке и вдоль заборов. Назавтра может и нечего будет убирать, дождь идёт всю ночь и брусчатка стала идеально чистой и, кажется, дело повернуло на весну! Сегодня на работы не погнали. Сегодня дали всем роздых и повели в автопарк заниматься ПХД. Мазута умирает, раскидывая свои горы снега и льда, наваленные ими же с зимы. Мы им не помощники, сами не знаем, какому богу молиться за дождь помощник! ПХД, какое счастье. Как приятно повозиться с мотоциклом и показать свои умности хотя бы в этом. Разговоры, разговоры… все подобрели враз, враньё про житуху-бытуху на гражданке возросло до наивысшего предела. Все давно забыли свои прежние истории и брешут их по-новой. Говорливее мужика в армии нет бабы! Брешут и тут же сами себя поправляют. Никто не делает замечаний по поводу вранья, каждый ждёт очереди для своих сказок. Прощается всё, прощаются десятки перетраханных чувих за однин вечер, десятки раздавленных пузырей и чекушек за тот же самый вечер, но уже в компании с другом, десятки набитых морд друзьям, врагам, мусорам, себе… пардон, себе не было, ошибочка вышла…заговорился хлопец. Давай другой, начинай свою версию прошлой цивильной жизни излагай…. Если сложить бредни одного солдата, рассказанные им своим корешам, то получится жизнь, прожитая им за сто пятнадцать лет до момента призыва его в армию! Я проверял эти сведения на себе. Всё сходится. Потом сам запутался, в какой жизни, что я делал и с кем? Страшное дело армия и её безделье. Чего только не пришлось вытерпеть, чтобы выслушать все свои и чужие истории про «Алису в стране чудес». Натурально. Наряд по столовой на неделю спас 7 человек и меня в том числе. Сержант и 6 бойцов по три на каждую столовку и неделя в тепле и счастье быть сытым и не зачмарённым! В наряде можно отмыться в душе хоть пять раз на день. Там жратвы всегда завались. Говорю о жратве, свободно принимать пищу. Принимать пищу даже с опозданием, но вволю и без понукания и доёбок со стороны дедов. Быть упаханым от работы, но ведь не с ледорубом и в тепле. Это для меня уже счастье. Оборзели в корень и в роту спать перестали ходить вообще! Спать падали прямо вокруг газовой плиты в офицерской столовой. Кафель огненный от вечно гудящего пламени. На плите постоянно стоит 40 литровый алюминиевый бак с бульоном или просто горячей водой под чай или первое. Кафель белоснежный в пупырышек, мягонький. Старый, ещё с фашистских времён. Еду готовь сам себе на ужин. Картошка фри и жареное сало из обрезков, хлеба хоть жопой ешь, любого. Не жизнь, а загляденье! Даже не верится, что так можно жить. Подъём в 5 утра, отбой в 11 вечера, работы море, но все блага сглаживают плохое. Вечером все идут в душ, потом готовим жрачку сами себе, потом трёп, раслабуха и спатушки прямо на полу вокруг плиты. Неделю в наряде не продержались. Кто-то стуканул про нас и наше отсутствие в казарме после 10 вечера и мы налетели ещё на одну неделю дежурства и мёдом это уже не почувствовали для себя. Старшина роты натравил на нас Васю Луценко, сверчка и начальника столовой, прапорщика Захарченко, начальника АХЧ и продсклада и чмарить нас взялись всерьёз и с огоньком. Каждый час доёживания и перемывание посуды. В каждой картошине найдено по одному лишнему глазку, картошку перечищать и об исполнении доложить через 20 минут! 40 литров картопли полетели из рук в руки, по морде, в голову…понеслась манда по кочкам! Забыли, когда последний раз брали ложку в руки, чтобы похлебать горячего. Вдобавок к этому докопались деды со своими заскоками. Тоже решили принять посильное участие в наведении неуставной дисциплины. Кому понравится откровенная махновщина и бардак? Вот именно, никому. Сами виноваты. Расслабились, называется. Всё, хана нам, надо выбираться на свободу из наряда, но как? Вторая неделя в наряде по столовой подходила к концу, но в конец издевательств уже не верилось, а старшина роты закручивал гайки, грозясь оставить нас на третью неделю в наряде и это было ужасно вдвойне! На улицу выскакивали только на минуту и то, не дальше продовольственного склада, чтобы затариться по раскладке продуктами на завтра. В окна много не наглядишься и приход самого долгожданного за поёбками мы прохлопали одним местом. Весна наступила так неожиданно ярко и солнечно, что от заклятия в виде гор и глыб снега ничего не осталось за несколько дней. Все тропинки и тротуары высохли, и по ним стало необычайно приятно перемещаться. Ноги сами прыгали по камням в поисках лучшей доли. Ноги несли нас по тревоге в казарму. Половина комендантской роты уже сидела в машинах, выстроившихся вдоль нашего автопарка со стороны парка перед ГДО. Что случилось, и надолго ли выезжаем и каким составом? Что это? Учения, КШУ или просто дежурная тревога. Просто так бегали уже не один раз. Потревожат, выведем машины, отбой… На серьёзные учения никто не рассчитывал. Дивизионка и КШУ вроде все прошли, а куда сейчас тогда застроили? Ой, как же и, правда, весело на улице! Колонны тронулись вслед за нашей «Зеброй». Регулирование по весне совсем не то, что зимой по метели и морозу. Просто не верится, что пережили самое страшное, что дождались тепла и солнышка, скоро духов пригонят и тогда… Немочки почти в платьицах, немаки в ветровочках и без головных уборов. Мы пока, как идиоты, ещё в шапках и бушлатах. Спасибо регулировочной форме, она спасает меня от позора. В такой форме приятно и на люди показаться. Моё место возле остановки трамвайной у Нойштадта. Здесь трамваи делают поворот налево, когда движутся в старый город от нашего гарнизона и тут приходится выставлять регулей при любом регулировании движения. Дело плёвое, встал спиной к трамвайке и стой опустивши руки по швам. Стою и пялюсь сколько могут глаза терпеть на люд, скопившийся в ожидании трамвая. Стоят немчики и немчушки тихо, без копошания и нетерпения. Привыкли к нашему распорядку перекрывать всё и вся не спрашивая у них разрешения и согласия. И правильно! Нечего командовать побеждённым. Пусть спасибо скажут, что могут стоять и бесплатно на меня смотреть, а то… Утро уже удалось. Настроение выше не бывает. В кузове «Зебры» собирающей регулей с перекрёстков стоит гул и гам. Все обсуждают пиздатых немок и обсмактывают их поведение и форму отсутствия одежды. Вспоминают наряды прошлого летнего сезона и все ждут прихода жары. В жару немки под лёгкие кофточки и платьица ничего из нижнего белья, не надевают то ли от жадности, то ли от отсутствия стыда, то ли от отсутствия денег на его приобретение. Как проснулся, так и на улицу пошёл. Мы, духи ловим каждое слово ушами-лопухами и пускаем слюни зависти перед свершившимся у стариков счастьем. Уже всё видели и ещё этой весной всё увидят, попялятся поосновательнее на чужих баб и домой рванут топтать и помидоры и грядки и всех, кто те помидоры сажал, и кто за ними в юбках ухаживает. Прощай урожай! Прощай колхозный план в 300 процентов с каждого гарбуза. В кузове прохладца и вертёж. Никто не может себя удержать от переполняющих его чувств. Ещё бы, столько дней каторги и вдруг сразу столько счастья и света. Движемся в сторону Еслебена. Указатели идут на Тойченталь. Едем в запасной командный пункт дивизии. Значит эти учения на один или два дня. Не более. Солевая гора встречает кубами пара и туманом в верхней своей части. Снег или лёд, ещё грязненьким пятнышком, но покрывает её вершину. Колесо подъёмника с люльками для поднятия на макушку горы с породой вроде, как совершает движения. На солнце слеза наполняет окологлазную выемку и слеза склеивает ресницы, но не отрывается и торчит в глазу лужицей, которая и мешает внимательнее рассмотреть интересующие объекты. Спасибо за форму одежды. В кузове в самый раз сидеть на ледяных деревяшках скамейки. Машина с нами не едет, она летит и нам всем пофигу, доедем на ней куда запланировано или свалимся в кювет. Всё пофигу… Поворот на дорогу в запасной район к запасному командному пункту штаба дивизии знаком и все приготовились к самому гадкому. Гадкое в очереди. Поставят сейчас последнего регуля и всё, амба! Все по прибытии колонны приступят к установке палаток и обживанию на новом месте, а тот, кому «повезёт» меньше всего, так и останется загибаться тут в дыре на перекрёстке один одинёшенек, дыра, она и есть дыра. Знаю, что мне не повезёт, и я сейчас вылечу пробкой через задний борт под общее ржание оставшихся пацанов в кузове. А вот и стали притормаживать…. Тюрин, на выход! Отлично! Даже не мог себе поверить, не я! Ура! Вова, постой, родимый ещё разок за нас, спасибо тебе судьба. Ямы и колдобины, не накатанная после зимы грунтовка. Как промяли её осенью в дожди, как размазали колёсами траву и подобие тверди, так она и осталась нас дожидаться до весны. Горе, не дорога. Все бока поотшибали и жопы поотбивали на ней, пока вперевалку катили на низкой скорости. Точно, нас здесь не один враг себе не будет делать и попыток искать в случае войны. Только идиотам могло в голову прийти так буреломно запрятаться от цивилизации. Запасной район представлял из себя грустное и унылое зрелище. Низкий кустарник, березнячок, кое-где сосенки куцые и бугры с канавами. Не понятно, что здесь было до появления человека на земле? Рытвины и провалы, горки и капониры среди этого хаоса. Рядом солевой карьер с действующей разработкой. Экскаваторы времён царя гороха и чумовозы косолапые, наверное белазы или чего-то своё…. Места столько мало для размещения такой большой автоколонны, что диву даёшься, как мы тут всегда умещаемся. Все машины практически имеют прицепы или полуприцепы. Всё это надо умудриться распихать по капонирам и запрятать под маскировочные сети. Прицепы запихнуть в отдельные бетонные нишы-карманы. Мало того, чтобы всё вовремя распихать, надо ещё успеть до прибытия командира и начальника штаба дивизии успеть поставить две огромные штабные палатки на две печки и два выхода. Сейчас это нам и придётся делать. Мы первые, кто появился здесь. ГАЗ-66 «Зебра» сделала последние рывки по канавам и чуть не убив нас о препятствие, остановилась так, что все подумали только одно « Нам оторвало оба моста по самые не балуй, машине амба!» Не убиваемый прапорщик и командир взвода одновременно молодой, не старше по возрасту своих бойцов, Сергей Гузенко петушиным кукареканьем выдал команду рассыпаться на отдельные горошины и сыпать ими из кузова и строиться, не отходя от заднего борта. Первые учения после ненавистной зимы, первые приятные ощущения счастья, первая поёбка и первый цветок! Мать её мачеху выкинула свою радость на кручи перед наши очи, жёлтенькие цыплятки под бархатными крылышками листочками. Нате, братушку солдатики, приветик вам от самого дорого на свете, от солнышка и тепла. «Слушать сюда команду! Двое, ты и ты, выдвигаетесь встречать и размещать прибывающие машины. Кухню и салоны пропустить к штабу, остальных распихивать по норам, не пересекая вон ту черту, где сходятся вместе два гребня. Ясно? Выполнять! Ты и ты, отправляетесь продолжать выполнять свои обязанности в наряде по столовой, ясно? Не слышу, боец?!» Это мне и Игорю Собакину, мы с ним две недели до этого хлебали то дежурство по столовой. По офицерской столовой на сегодня наряд. Продолжение наряда. Юра Андрюшихин и Толя Куприн умчались встречать прибывающую оперативную группу со штабными палатками, электростанцией, начальником оперативного отдела, радиостанцией и БРДМами охраны. Наряд по столовой, это, что-то для меня новое в полевых условиях. Наряд в принципе не новый, новое в моей роте. До этого не приведи тот свой первый наряд вспоминать и держать плохое в памяти. Первые дни после призыва, не в армии и не в карантине, только прибывшие на пересылку в город Калинин в кадрированную дивизию и попавшие сдуру с головой в дерьмо! Дерьмо самое настоящее, мокрое, холодное и голодное. А самое главное не понятно заради чего выпавшее испытание или наказание. Тёмное хмурое смурное утро. Дождь моросит и нас троих баранов ведут под шум капель по упавшим листьям на работы по кухне. По кухне, которой места в помещении не нашлось и которая представляла из себя сварную бочку времён первой мировой войны чуть ли не с оглоблями спереди неё. Круглый шар с топкой для дров и двумя топорами в придачу, горы сучковатых чурбаков из тополя или чего-то вязкого и мягкого, но не поддающегося рубке, скользкого и с разлагающейся корой. Вонючей и осклизлой. С пяти утра мы только и делали, что под мат и тычки в спину ломали спины на раскалывании этих деревяшек, запихивании их в топку и бдении у пищащего и свистящего дровоприёмника. Каменный век, дождь льёт прямо в топку, в котёл, в посуду и во всё. Что наставлено на раскисшие от мороси деревянное, считающееся кухонной мебелью и причиндалами для резки и разделывания мяса и рыбы. Серая окопная убогость и антиагитация армейской службы. После рубки дров начались не менее приятные издевательства с очисткой картофеля. Очиткой нескольких мешков картофеля на обед и ужин. Мешки не были огромными, но ведра по три картопли в себе могли вмещать. Не могу дальше рассказывать. Не могу, иначе расплачусь… Неприкаянный бедный дух-заморыш повар, беспогонные чмошники не солдаты и не молодые бойцы. Никто и звать нас никак. Дождь весь день, весь день мы около гудящего котла, но мокрые и холодные до нитки. Руки загнулись пальцами наоборот и в карманы не влезают при попытке попробовать их отогреть силой. Изо рта тепло больше не исходит при дутье. Руки скорее околевают от такой процедуры и в голове только одна истинно верная мысля «Вова, пока ходють паровозы в сторону до Москвы, рви когти и ничего не бойся, ты присягу пока никому не присягал, тебе ничего не сделают!» Точно. Присягу мы никому не присягали и как только олух повар отвернулся «для отлить», только он нас с ребятами и видел! Колись оно вместе с той Родиной, которой мы так серьёзно задолжали! Я того долга не припоминаю, а вот так загибаться неизвестным героем не желаю.
полная версия страницы