Форум » Армейский юмор » Армейские байки (часть 2) » Ответить
Армейские байки (часть 2)
Admin: Различные рассказы армейской службы,страшилки и байки.....
sergei: Айболит или «прописка по-морскому» На подлодке появился только что испечённый лейтенант. Ну не совсем настоящий, а «медицинской службы», розовощёкий такой и фигурой как колобок. Почётная и трудная стезя - таскать в баню портфель с вениками и бегать за пивом для старших офицеров - сразу перешла в его обязанность. А раз экипаж состоял из людей почти здоровых, медик постепенно расслабился и начал «терять берега и глубины». Командира нашей подлодки новый Док стал раздражать тем, что при боевых корабельных тревогах он не изображал боевую готовность, не раскладывал как положено на чистых тряпочках свои шприцы-щипцы, в ожидании жертвы, а совсем наоборот - дрых в четвёртом отсеке, как сурок. Вставало у Дока только на обед и ужин. Такое забуревшее поведение молодого летёхи не могли спустить на тормозах. Решили корабельные шутники с разрешения Командира устроить Доку прописку. Дождались, когда Док натрамбуется макаронами по-флотски и завалится на свою любимую (но не принадлежащую ему) среднюю койку по правому боку четвёртого отсека. После небольшого совещания было выделено несколько человек, отрепетированы роли, обговорены «вводные» ну и начали: Представьте себе: спите вы, как Док, раскинув ласты и грабли в разные стороны, в отсеке тишина и покой, за прочным корпусом вверх метров 150 и вниз 500 - красота! Вдруг: Бдыщь! Бабамц! Ёппссссссссссс! - грохот, вой, языки пламени в полной темноте! Ещё холодной водой откуда-то хлещет! По корабельной трансляции такие слышны вводные, крики и вопли, что немудрено обделаться и сразу тихо помереть, чтобы оставшиеся метры до морского дна не мучиться зря. Сия фантасмагория продолжается минут десять, потом в отсеке зажигается полный свет и в него врываются все свободные от вахты шутники, дабы полюбоваться на результат. Ищут Дока - хрен в аптечку! Нету Айболита! Ищут ещё раз, теперь уже проверяя мусорные кандейки, духовки электроплиты и швы наволочек. Нету! Озабоченный Командир, лично обнюхав отсек, уже волнуется не на шутку. Но услышав какой-то писк и взглянув на подволок отсека, протягивает удивлённо: - Вот это циркач! Милочка, а вам там удобно? Все поднимают взгляды туда же, и грянул хохот двадцати полосато-циничных особей: раскорячившись «человеком-пауком» за различными трубопроводами, идущими по подволоку, Док с ужасом поглядывал на всех сверху. За сплетением труб торчали руки, ноги, задница, голова и вполне упитанное туловище. Видимо, с жуткого страху и в кромешной темноте Док пытался выбраться через трубопроводы, прочный корпус и цистерны, стометровую чёрную водную глубину - наружу, к солнышку! Пару часов потом выковыривали Дока из сплетения труб и кабелей. Шутка удалась на славу... Док был настолько проучен, что позже, находясь на подлодке, даже когда мог бы с чистой совестью спать, он сидел тихонько в своём закутке, раскладывая-протирая свои Айболитско-садисткие инструменты. Да с таким прилежанием, что раз в полгода запрашивал в Базе новый комплект по причине истёршегося старого. Жестокие шутки! - скажите вы. Нет! - отвечу я, Здоровый морской юмор!
sergei: Стрельбы Весна 1984 года. ГСВГ. Гвардейский 67 мсп перевооружился на БМП-2, и в боксы нашего стрельбища впервые пригнали новенькие боевые машины. Хотя Советская Армия ещё с 1980 года исправно обучала и направляла в мотострелковые части Группы войск операторов-наводчиков БМП-2, которые затем в ходе постоянной боевой подготовки вновь переобучались на стрельбу с БМП-1. А это, скажу я вам, большая разница! И теперь молодые операторы-наводчики, уже вкусившие всю прелесть и азарт стрельбы из автоматической пушки на полигонах Елани и Чебаркуля, с тоской наблюдали на стрельбищах Германии в прицел за полётом гранаты из гладкоствольной пушки «Гром» БМП-1. Примерно так: если бы вас вначале научили стрелять из автомата Калашникова, а затем послали в атаку с ружьём. А может быть, это был хитрый ход наших высокопоставленных отцов-командиров? Чтобы сбить с толку все разведки войск НАТО? Не знаю ... Вернёмся на наше войсковое стрельбище Помсен, что находилось в двадцати километрах от славного города Лейпцига. Само стрельбище упиралось в глухой лес длиной в три километра, за ним простиралось небольшое пшеничное поле, за которым на пригорке уютно расположилась немецкая деревня. Справа и слева от полигона тоже были немецкие сельские поселения. Поэтому у нас стреляли только из стрелкового оружия, гранатомётов и БМП-1. С дальностью стрельбы максимум два километра. К началу ночной стрельбы на директрису БМП зашёл сам командир полка подполковник Григорьев. За свои короткие шесть лет службы в армии я больше таких командиров не встречал. К сожалению! Кому-то Григорьев нравился, кого-то подполковник постоянно и периодически вздрючивал за службу. Но уважали его все! Командир мотострелкового полка, с восхищением разглядывая новую боевую единицу, вдруг запрыгивает на башню (именно запрыгивает, как опытный курсант учебной части) и по-дружески так, улыбаясь, предлагает мне, начальнику стрельбища: - Слышь, прапорщик, а давай стрельнём из автоматической пушки? Ты же по солдатской специальности вроде оператор-наводчик БМП-2? А я вот целый подполковник, ни разу не стрелял. Непорядок в пехоте! - Тварщ полковник, да у неё дальность стрельбы до четырёх километров. Никак нельзя! Можем и в деревеньку попасть. Подполковник, уже по пояс в башне: - А мы аккуратно - прямо в кромку леса. Не ссы, прапорщик, я из пушки БМП-1 на спор в ростовую мишень попадал. Давай показывай все кнопки боевому командиру. Это приказ! С одной стороны, инструкция по стрельбищу, с другой стороны приказ уважаемого командира. И с третьей стороны, я уже три года не стрелял с автоматической пушки БПМ-2. А было время - постоянная стрельба днём и ночью. Даже прицельная сетка снилась. Быстро принимаю волевое решение и запрыгиваю в люк командира отделения. Подполковник уже рядом сидит, слева, за пультом оператора-наводчика. Одеваем шлемофоны, подключаемся к рации. Включаю шестнадцать тумблеров боевой части машины, проверяю башню и пушку на движение. Прикидываю, если стрельнём ОФЗ (осколочно-фугасно-зажигательные) - можем и поле немецкое поджечь. Перевожу тумблер на боевую ленту БТ (бронебойно-трассирующие) и на своём пульте показываю командиру полка кнопки пушки и пулемёта. Затем объясняю хитрости прицельной сетки. Навожу сам. По рации получаем разрешение на стрельбу. Даю две короткие очереди по три выстрела прямо перед лесом. По ходу трассеров и по следам разрывов вижу, что снаряды идут куда надо. Переключаю управление стрельбой на оператора и кулаком стучу по шлему Григорьева. Никакой субординации. На войне как на войне! Подполковник также даёт две короткие очереди аккуратно в лес. По его смеху и мату вижу, что «целый подполковник» стреляет из автоматической пушки БМП-2 не последний раз. Разгорячённый стрельбой офицер стягивает шлем, двигает мне кулаком в плечо (На войне как на войне!) и радостно говорит: - Прапорщик, а давай поднимем пару дальних мишеней? - Тварщ полковник, так раздолбаем же все подъёмники! Да и лента на БТ подключена. - Железо жалеешь своему боевому командиру! Приказываю - поднять мишень. Делать нечего. По рации приказываю поднять дальнюю ростовую мишень для стрельбы из СВД. Офицер даёт первую короткую очередь. Трассеры впиваются в землю перед мишенью. Поднимается пыль от разрывов. Ждём пару секунд. Вторая очередь! Но слишком длинная. Разошёлся комполка! Выстрелов пять. Первые снаряды ложатся в цель, видно как разлетается бруствер, а сама мишень вместе с подъёмником заваливаются в сторону. А трассер последнего выстрела улетает далеко над лесом. Довольный стрельбой командир полка уехал домой, а я остался ночевать на стрельбище. Шла подготовка к сдаче весенней проверки. Стрельба днём и ночью, не успевали мишени колотить. Ранним утром стук дежурного по стрельбищу в дверь моего домика: «Товарищ прапорщик, комендант гарнизона!» Во дворе был слышен его мат. Без смеха. Быстро привожу себя в порядок, выхожу, желаю здоровья хмурому майору без доклада. С нашим комендантом гарнизона у меня сложились самые дружественные отношения. Майор был заядлым охотником, часто охотился в лесу стрельбища. Жалоб со стороны жителей близлежащих деревень на нас не было. За исключением дней, когда на нашем полигоне стоял на полевом выходе ДШБ из Лейпцига. Но комендант относился к десантникам более чем лояльно. И практически всегда с моей помощью как переводчика нам удавалось решать все возникшие в эти дни проблемы с аборигенами. Майор сухо поздоровался и показал мне на ладони небольшие металлические осколки: - Знаешь, что это? - Это не пули и не разорванные гранаты. Впервые вижу! - Не звезди, прапорщик! Кто стрелял вчера на ночной? - Обычные стрельбы. Как всегда. Скоро проверка. Комендант пристально смотрел мне в глаза. Я выдержал его взгляд, хотя, конечно, я узнал эти осколки. Не раз видел на поле полигона в Еланской учебной дивизии. Такие осколки даёт бронебойно-трассирующий снаряд при попадании в металл или камень. Ноги как то сразу ватными стали, а по спине пот потёк. Офицер продолжал смотреть на меня. Я молчал и уже начал прикидывать: «А если прибило кого из гражданских?» Видимо мои мысли отразились на лице. Комендант усмехнулся: «Жертв нет! Не бойся. Снаряд прилетел с твоего стрельбища и упал во дворе дома. Стены только посекло осколками. Везёт же тебе, цельный начальник стрельбища. Сейчас позавтракаем и вместе поедем в полк. С самой ночи ни крошки во рту. Чаю-то нальёшь гостю?» Хотелось мне сказать про ранних незваных гостей, но это был не тот случай. За завтраком майор вдруг спросил: - А у тебя случайно лишних брёвен нет на пилораме? Комендатуру, понимаешь ли, надо отремонтировать, а тут не то что досок, даже фанеры с рейками нет. И ещё краску надо искать. - Товарищ майор, думаю, по поводу досок, фанеры и реек вам надо обратиться непосредственно к командиру полка. Что-то мне подсказывает, что в этот раз он не сможет вам отказать. А мы с превеликим удовольствием выполним приказ командования - и брёвна быстро распилим как надо, и избытки фанеры найдём для любимой комендатуры. И краску тоже. Майор опять усмехнулся: - Так, говоришь, прямо к Григорьеву надо подойти? - Так точно! Подъехали в полк, дождались развода. В кабинет командира полка майор с осколками в кулаке зашёл один. Я постоял у двери с полчаса, слышу - зовут(с). Захожу, докладываю, смотрю, оба сидят, улыбаются. Пронесло! Григорьев и говорит: - Так, Тагиров, что там у тебя на ночной стрельбе случилось? Докладывай как есть. - Товарищ подполковник, вчера днём пригнали две новые БМП-2 в боксы стрельбища. Одна из них оказалась с боекомплектом, с лентой бронебойно-трассирующих снарядов. Что не положено по инструкции. Вот мы с техником роты, прапорщиком Алиевым, решили разрядить боекомплект. Разряжать «Двойку» очень сложно и долго. Провозились до ночи. В последний момент раздался случайный выстрел в сторону боевой части стрельбища. Никого не задели. Подполковник с майором удивлённо переглянулись, а комполка быстро спросил: - Прапорщик Алиев уже всё знает? - Он всё помнит, товарищ подполковник! Разрешите я за ним сам в батальон быстро сбегаю? Комендант поднялся из-за стола: - Не надо никуда бегать! Пусть оба рапорта напишут, а результаты служебной проверки ко мне на стол. Григорьев тоже встал: - Я сейчас комбата вызову, пусть проверку организует. А тебе, прапорщик, приказ - возьмёшь машину, строительный материал и шнель, шнель к немцам в деревню. Починишь там со своими бойцами стены и забор. И успокой там местных. Скажи, случайность мол, больше такого никогда не повторится. Да и ещё - комендатура к нам за помощью обратилась. Ремонт у них. Надо помочь, чем сможем. Да и не жадничай там, прапорщик. Комендатура у нас одна. Уважать надо! Ответив коротко «Есть!» я развернулся и уже на выходе услышал от командира полка: «Спасибо, Рамиль!»
свн: Запись учителя в школьном дневнике Дарьи Донцовой. "Ваша дочь подготовила доклад по биологии. Читаю уже третью неделю. Надеюсь, что убийца не зебра......"
sergei: СВИНЦОВЫЕ СПЕЦТРУСЫ Эта история случилась в начале восьмидесятых годов в войсковой части, которая располагалась в военном городке вблизи Семипалатинского полигона. Сначала небольшая предыстория. В эпоху тотального дефицита такие закрытые военные городки снабжались более-менее нормально, и вот завезли в этот городок изрядную партию очень модных по тем временам югославских мужских трусов, типа плавок. Через некоторое время все мужское население этого городка ходило в одинаковых трусах. Теперь начинается история. Для прохождения дальнейшей службы, прямо из училища, прибыл в эту часть молодой лейтенант. И как раз в это время на полигоне должно было проходить испытание, а часть, в которую прибыл лейтенант, принимала участие в обеспечении. Это значит, что все офицеры части должны были сидели в специальных вагончиках и бункерах и следить за приборами. Поскольку все готовились и были в запарке, то лейтенантом никто особенно не занимался, его по быстрому оформили, толком ничего не объяснили, показали только вагончик и сказали, что во время испытания он должен находиться в нем, типа его рабочее место. Ну и наступает день испытания, объявляют часовую готовность, лейтенант бежит в вагончик и занимает там свое место. А в этом вагончике, кроме него, сидели еще три офицера, ну и видят - лейтенант какой-то молодой. До испытания еще час, сидеть скучно, начали знакомиться: Привет-привет, слово за слово, кто такой, откуда... Служить, значит, с нами будешь? Понятно... Первый раз на испытаниях? Ага... Слушай! А тебе-то спецтрусы выдали? Специальные, из просвинцованной ткани? На испытаниях без них никак нельзя, сам понимаешь... Лейтенант, конечно, сначала не поверил - чего, ребята, разыгрываете:). Но офицеры враз посерьезнели, один из них натурально снимает штаны и говорит - Вот видишь, вот это спецтрусы, на испытаниях в таких все ходят. И лейтенант действительно видит, что трусы какие-то необычные, за пять лет училища он кроме как до колен не видел, а тут что-то действительно специальное, но все равно, до конца еще не верит. Но тут второй офицер снимает штаны и офигевший лейтенант и у него видит точно такие же трусы! Он начинает немного сомневаться, но когда и третий офицер предъявляет спецтрусы, лейтенанта охватывает паника. А-а-а, мужики, че делать, мужики:-[ ]!!! Ну и тут мужики, конечно же, начинают советовать: Значит так, до испытаний еще полчаса, но ты еще можешь успеть, бегом беги на вещевой склад, тут недалеко - километров пять... Ну и лейтенант, конечно же, побежал. Бежит он по городку со страшной силой и идет ему навстречу начальник с большими звездами, проверяет готовность, и видит, несется навстречу какой-то лейтенант с выпученными глазами, в то время как до испытания осталось полчаса и все должны находиться на местах. Ну, естественно - Товарищ лейтенант!!! Мать-перемать!!! Что за дела!!! Почему не на посту???!!! Лейтенант, глотая ртом воздух и порываясь бежать дальше, начинает объяснять, что он только прибыл и сразу на испытания, а спецтрусы ему не выдали и никто ничего не сказал... Начальник ничего не понял - какие трусы, что ты трешь, бегом на пост!!! Но лейтенанта уже заклинило, и он начинает кричать, что пока ему не дадут спецтрусы, ни на какой пост он не пойдет. Начальник видит, что человек не в себе, начинает его успокаивать, выяснять, чего же он хочет. Лейтенант тоже немного утих и объясняет, что вот, мол, у всех спецтрусы - а у меня еще нет, а у меня невеста и вообще... Начальник начинает чего-то понимать, и толкует, мол, да над тобой пошутили, никаких спецтрусов нет, но лейтенант уже уперся - нет, у всех есть. Начальник выходит из себя - ну блин, на смотри! И расстегивает штаны - а там у него точно такие же трусы как и у офицеров. С лейтенантом сделалась истерика... А офицерам объявили НСС
Владимир Мельников : КШУ. КШУ. Новый 1981 год незримо присутствовал в каждом бойце, открытки из дома и от чувих мусолили всем кубриком, письма от дембелей осенников, зачитали до дыр. Каждый, читая письмо только, что уволенного в запас, примерял чужое счастье к своим плечикам, зависть и обида, испорченная гражданка, когда-то моё счастье сбудется, твою кочерыжку! Я тоже завидовал и так и сяк крутил мысли, но судьбина оказалась круче, не шёл процесс обратной перемотки жизни, вперёд накатом шло, не шёл обратный отсчёт, вперёд считалось легче, втянуло в образ бойца, но что, пока не могу осмыслить. Кормёжка? Вряд ли, кормят редко для кабана, но вроде хватать стало. Вкусно гады намастырились кормить, бывшие духи, что значит свобода! Нету мытарей, снегозадержанием занимаются под Полтавой и Целиноградом, так им и надо, откушались картошки фри, жрите теперь в мундире, коль свои мундиры поснимали и салагам племяшам пораздаривали по пьяной лавочке, никто вам там фри не сготовит, обойдётесь толчёнкой с коровьим домашним маслом. Почему коровьим, а брезговал я его кушать, а чтобы пообиднее позлорадствовать, так пусть его они до деревянного бушлата кушают. Кормёжка нормальная, командиров много и люди оказались на удивление гражданские, вроде с погонами, а замашки человеческие, один, правда, выбился из строя, но его уже поправили надысь. Пошутил неудачно и прошёл первичную рихтовку в подвале комендантской роты, не на тех пошутил, одеяло скрасило кровоподтёки, три дня в очках для Сочи на солнце зимнее смотрел. Очки Серёге не пошли наукой ради, привычки подлые развил, не стало житья в наряде людям, находясь в наряде по парку никто не решался слинять и жариться на КПП у электрокалорифера, образ прапорщика с чёрных очках и шапке на затылке мерещился в каждом тёмном углу, за каждым задним скатом. С уходом дембелей на сердце потяжелело вдвойне, за себя и за ушедших. Когда-то, подумалось и мы так, а заплакалось сейчас. Припахивать не перестали, но количество эксплуататоров уменьшилось вдвое. Друзей прибавилось по несчастью, но и поплакаться есть с кем. Духи тебе про своё, я им про своё. Никто никого не слушает и не сочувствует, но вроде полегчало. К нагрузкам тоже привыкли. Пугали всем сразу на гражданке, оказалось враки. Жить можно, а всех дел не переделаешь, уясни только для себя, что видимость выполнения поручения, тоже работа. Именно работа, тяжёлая работа. Кому хочется принести кирпич, тот его берёт, не напрягая извилин и приносит. Кому не хочется носить тот кирпич, тому приходится задействовать механизм прокачки вариантов невыполнения поручения и неполучения за это люлей, а это, сами понимаете, наука выживать и затрачивается на это колоссальное количество погибших клеток мозга, но замечу для непосвящённых, что дело стоит того. Как не носить кирпичи и остаться в почёте с не проломленным черепом, это из области высокого армейского искусства. Жизнь, быт, люди, климат, внешняя обстановка, всё оказалось налаженным и страшно признаться вслух, стало, чёрт его дери, не отпускать, а засасывать глубже и кажется, начинает даже нравиться. Карантин пережили, распределение по взводам и кубрикам прошло отлично, кому было схлопотать, схлопотали, кому не было суждено, схлопочат в следующий раз. Главное не хофманы и очко в гальюне, главное в другом. Работой обеспечили по гланды и кажется, что-то затевается серьёзное. Это, витающее шепотком в среде писарей и чертёжников, стало подозрительным и раздражающим моё состояние, информации не хватает для того, чтобы сложилось целое. Сам понимаю, что пора! А чего пора, не понимаю. Температура воздуха около трёх-четырёх градусов по Цельсию ниже нуля, снега столько, что роз на клумбах не видать, а он всё сыплет и сыплет. Снег это хорошо, значит мороза пока можно не опасаться. Снег можно лопатами покидать и ходи по расчищенным тротуарам. Но вот беда, что делать с этим самым снегом, не приведи господи, попав на полигон или еловый лес? А писаря и комендачи, из своего комендантского взвода, прямо с катушек слетели. Перепугали своим частым отсутствием по ночам в роте, своими частыми отлучками в Нойштадт и вообще по гарнизону, пробными забегами в качестве посыльных, да не просто ради развлечения, а прямо в самом деле с проверкой времени и улучшениями результатов, не нравится мне всё происходящее в нашей роте и штабе в целом, боюсь я чего-то. Снег раскидали по обочинам, командира и его замов пропустили мимо себя с отданием чести. Ушли люди в штаб по на шей чистой дорожке на работу, можно маленько сачконуть и попробовать счастья у Вити из Молдавии на продуктовом складе, что под офицерской столовой в ГДО. Зверь, но не людына, тварь из тварей, но тварь Божья. Сам не съст, но и прапорщику со склада, тоже аппетит испортит, один такой человек на всё приличное население Молдавии, один, но чужой и дома у себя, оборотень, ничего общего с человеческим не имеющий, да и не тяготеющий к этому. Нечистая сила с того света, с железными зубами, ноками колесом, в протухшей робе, свалявшейся форме, впитавшей в себя все тухлые луковицы, прелые бульбы, осклизлые червивые капусты, соления из трески и овощей, комбижиры и запахи дивизионной норки, нечистоты оставленные прежними хозяевами, не человек, а кошмар в ночи. К этому ключнику ада и надо было идти, идти не по своей воле, идти по нужде. Нужда у солдата одна, времени до чёрта, чёрт сидит в подвале через дорогу, чёрт знакомый тебе по роте, но чёрт, а нужда она такая-жрать охота, а жадность к дурнычке и чужбинке у всех присутствует в равной степени. Сказал слово про еду, хана тебе, пяти минут разговоров с очистителями дорожек от снега и ты, оставив лопату, кочуешь в сторону солдатской столовой и не осознаёшь пока в равной степени, что лучше? К чёрту в пасть железную или оставаться дальше на холоде и продолжать до полвторого чистить дорожки от снега, которого становится всё больше и больше, от которого сапоги юфтевые становятся всё жиже и жиже и начинают чавкать портянками и подмораживать пальцы. День, в сущности, только начался, время около десяти утра, до обеда сдохнуть от тоски можно, каша уже не греет, тело остыло от долгого нахождения на улице, в роту не пускают по определению, надо, что-то соображать, но статус духа не позволяет из всех допустимых вариантов ничего. Надежда только на одно, на хитрость и свой чугунный череп, усиленный нагрузками в виде хофманов в лобной части. Путь один, на этот свет, к представителю чёрта на земле, к Вите кладовщику. Одни молятся Богу, другие продают себя целиков Вите, выбора нет, этот раз мой черёд. Спалюсь, останусь без отпуска, не спалюсь, могу пошамкать краденым со склада и добыть чего не то околевшим друганам у оставшимся с лопатами у стелы. Ударил по протянутым рукам, отмахнулся от похлопываний по плечам, осмотрелся влево, вправо и через присыпанную брусчатку к стене, отделяющей съезд вниз к складу от проезжей части. Поворот налево по спуску для машин, внизу у ворот склада никого. Можно начинать манёвры. Что сейчас я буду молоть не имеет смыслс даже и обсуждать или придумывать, паука не надо предупреждать и звать, паук всегда на месте. Что бы муха ему не жужжала, забег, захват, один укус, муху в кокон и снова в засаду. Так и со мной. Скрип двери, слюнявая пасть с железными зубами в улыбчивом оскале, тихий лепет в полумраке на абре-кадабре русского с молдавского, горилоподобное перекатывание на кривульках в мою сторону, захват за грудки-кто тебя послал? Не деды, говоришь, тогда говори кто? Духи? Где они? Они послать не могли, посылать положено только дедам или нам, кандидатам. Понял, извините, ошибся дверью, метил к скорпиону, попал к тарантулу, можно я уже пойду? Можно, говорит нечистая сила, но, как же оброк? Какой оброк? Так, раз сам пришёл, чего же спешить с уходом без оказания посильной помощи мне, то- есть чёрту, временно исполняющему обязанности кладовщика и совмещающего должность бойца комендантской роты. Я готов, в чём будет заключаться моя непосильная помощь? Понял, жалко рук, новые не вырастут, но банка рыбных консервов и буханка черняги вполне оправдают полученные мною увечья. Рыба, так рыба, пусть она без головы, но плавать от этого даже в крутом соленом растворе не разучилась. Сколько её там? Пол сейнера? Не так уж и много, морякам в северном море чай хуже приходилось с вылавливанием трески и запихиванием её обезглавленной по бочкам. Полезного, чего говорить, много, нет качки, нет шума и ударов волн (удары в виде хофманов в лоб, по привычке частого их получения, за удары, мной перестали считаться), нет мерзких чаек, которые гадят на палубу и воруют головы одновременно, нормально в общем. Одно плохо, уж больно солёное море расплескалось в бочке из которой надлежало выудить голыми руками тупую и мезмозглую рыбину. Скользскую и колючую до чёртиков. Рыба, так рыба, лишь бы с хлебом не прокатили, выйду из доверия, значит и из коллектива выпаду, а это пострашнее соляного раствора, чёрт с ними с руками, заживут, а вот зуб разболится от долгого бултыхания в ледяной купели, это вполне реальная и больная для меня тема. Беру корыто, прозванное Витей ночвами и топаю, волоча и гремя им за Витей прямо по коридору и заворачиваю за ним налево, где-то посередине склада. Какая тут темень и могильная глухота, тихо и вязко от тишины, аж не по себе. Ни одного звука не проникает извне, свет свозь паутину эренки плафона в 25 ват и бочки, бочки, бочки… Как они тут оказались, кто и на чём смог эти махины доставить, кто их разгружал с машин и как их умудрились поставить на попа и не надорваться. А может они от прежних фашистов остались и тогда понятно кто их разгружал. Куда и когда девался из коморки работодатель, я так и не заметил, был и не стало, как свет из плафона, блым и нету его! Рыбу есть можно, но только не в таких условиях, рыбы много, но даже с моей каланчи в метр восемьдесят три проблематично. Рыба плавает, как в басне, по дну, не поймаешь ни одну. Рыбы много, а рассолу по ходу дела ещё больше. Бочку надо освободить под новую, чтоб не занимала тут место, но сколько там на самом деле остатков трески и куда девать рассол, пока мне не ясно. Указаний я ничьих не получал, а самовольничать себе дороже, но решение вопроса оставлено за мной, а большего, чем избавиться от жидкости, посредством сливания последней в норку, я не видел. Сказано про себя, сделано. В коридоре никого, норка напротив двери, лист стали набок и соединились реки подземелий с водами северного солёного моря в отдельно взятом городке. Одно, второе….десятое ведро, один…ааа..ааа.. куда ещё еёёёёёё девааааать, кхы, кхы, зачем же по почкам так часто и больно, какая разница куда рассол выливать. Сука, урод в жопе ноги, а если прапорщик Захарченко, мой начальник увидел бы тебя здесь? Я велел только остатки рыбы выловить и сложить её в корыто. Осёл, дутен пуло кулдомешти! Бегом рыбу доставай и уё….отсюда к ядрёной фене! Так я не достаю до дна руками, рассол мешал мне. Теперь никто тебе не мешает, лезь вовнутрь бочки и кидай рыбу оттуда в корыто. В армии никто серьёзно не шутит, там шутят серьёзно, не так понял, пеняй на себя за плохое восприятие. Делать нечего, выбора нет, здравствуй северное море, принимай в трюм сейнера остолопа снаружи. Рассола по щиколотку, рыба с испугу шарахнулась ближе к краям деревянного бочёнка, портянки принялись принимать в себя первую течь. Хана ногам, сапоги не резиновые, рассол их быстро скушает, валить надо отсюда, валить и как можно скорее. Гребешки спинных хребтов трески огненно ужалили кожу рук, гнить мне теперь, с костью уколотыми ранами, аж до самого дембеля, но времени на раздумья нет и ныть не перед кем, лети милая рыбка, большая и маленькая, через край бочёнка, да прямо в корыто. Эх, Алексашка, Алексашка, рано ты почил в бозе, прописал бы ты стишками и про новую нечистую силу в образе кладовщика и про моё оцинковое корыто. Про такое загляденье ты ещё не писал, вот бы старуха обрадовалась со своим глупым стариком и такому корыту и промыслу готовой трески из деревянной бочки. И корыто и бочка, всё пошло бы в дело, не кобенилась бы старая по поводу владычицы морской, засел бы её старик на дивизионный склад прапорщиком, каталась бы ты, как сыр в масле, хоть и прозывалась бы за глаза кумушками не старухой рыбацкой, а женою кусковой. Нету Пушкина, некому за меня работу выполнить, некому корыто завещать… Изгвоздался о стенки бочёнка, вымок в россоле от портянок до загривка, но справился с пучиною морскою. Изловил треску окаянную, оттащил за два присеста её в столовую, опорожнил бочку от остатков рассола и был не рад тем жестянкам, сунутым мне за пазуху бушлата и той буханке черняги, которую получил наверху от дежурного по солдатской столовой в хлеборезке, якобы для злобного и смертельно страшного кладовщика. Дали и не пикнули, оторвали от живого, но кого это в армии волнует, никто не обещал, что всем и всегда будет хорошо. Шёл скользя на полусогнутых, чавкая мокрыми портянками, руки горели, исколотые рыбой и съеденные рассолом. К подушечкам пальцев нельзя было прикоснуться, шёл и проклинал себя за жадность и малодушие, соскучился по ярму, правильно говорят, жадность до добра не доводит. Куда сейчас, к мужикам, окончательно позамерзавшим и матюками встречающих меня или в сортир в роту, а как быть с торбой и её содержимым? Хреново и так и этак. Жрать расхотелось сразу, как только открыли кое-как банки с концентратами, большая половина содержимого с гоготом и смеху…через ёчками, была растащена барсуками потяжелее меня во всех весовых категориях. Принцип один, ты нажрался там, это принадлежит только нам, ты там в тепле парился, мы здесь загибались от холода и сырости, ты там жрал печенье и масло сливочное, мы тут тебя отмазывали при проверках. Сказки можешь нам не рассказывать, все, кто там поработал, рассказывают иначе твоего и печенье песочное, кругляшами, уминали и масло от брусков отщипывали в рот запихивали, а уж сколько солёных помидоров да огурцов слопали, так, что вот если там было мало, ломай от буханки корку и заедай масло, не дай Бог пронесёт, не слезть тогда за неделю с очка, лопай и не кобенься, а рисовый концентрат всё-таки, мужики, говно по сравнению с разогретой перловкой. Две банки концентрата на восьмерых лбов и буханка черняги против полученных мною ран, не лезли ни в какие ворота. Оказываться от хлеба я и не собирался, но отломив кусман, что есть мочи рванул в роту смывать с себя свои грехи. Соль продолжала разъедать кожу, ноги тоже стали и мёрзнуть и пощипывать, так и летел, кусок в одной руке, лопата в другой. Бежал быстро, да не добежал и половины пути, повернули обратно. Перехватил дневальный по роте и приказал лететь ко всем кого встречу нашим, передать, что поступил сигнал под названием «азимут 555» и всем срочно надо прибыть в роту, всем и я за это отвечаю, всем и дневальным по столовой и кладовщику в том числе. Сорок первый год, бегу в сторону от драпа на Восток, бегу в лапы врагов. Точно-точно, бегу и очкую по поводу, бросят и не подберут, так и застряну посреди кухни и войны. Бежать не моглось, но велелось и успелось вовремя, бежал зря, оказывается с тумбочкой дневального по роте и кухней была отличная телефонная связь и об этом я узнал от поваров и наряда уже возвращаясь с ними в роту. Они о тревоге узнали и рванули переодеваться из цивильного в солдатское платье, в моих спасениях никто не нуждался, а всего лишь проверялось взаимодействие и дублирование команд и приказов, жаль голубей поели предыдущие призывы, была бы в роте и голубиная почта. Тревога, не тревога, но умаялись бегаючи основательно. Писарям повезло не больше моего, погнали наши городских в сторону и Нойштадта и к генеральскому дому и к домам ротного и взводного мопедов, в общаги, расположенные рядом с домом комдива. Помчали и к дому НШ дивизии и в противоположную сторону, в сторону парка Хайдэ, туда за дивизионную «губу». Азимут 555, вроде тревога, но какая-то не такая, нету страха и чувственности, всё понарошку. Прилетели, построились перед ротой у крыльца, вышли все офицеры и прапорщики в полевой форме, выволокли книгу в коленкоровом переплёте красного цвета и? И всё! Всё, потому, что карандашиком потыкали в кажинную фамилию, вычислили кто отсутствует в строю, велели не расходиться, вроде, как из штаба кто-то должен явиться и посмотреть в наши ясны очи, вроде тоже кому-то дело до нашего гурта есть. Не обманули, явились, всего лишь через двадцать минут ожидания. Сигареты покончались, портянки в сапогах у духов перегорели, бычки из голенищ повытаскивали, с презрением на удодов посмотрели и наново портянки крепенько перемотали. Товарищи взглядом сочувственно подтвердили дикость и нецелесообразность мышления некоторых поголовно оскотинившихся кандидатов, но ничего с этим пока не поделаешь, вроде так и до и после нас было, а расчитывать на то, что посчитаешься на гражданке? Да самому противно, противно и нелепо, ходить с посохом по Молдове или Борисполю и клюкою выбивать прошлую месть из порожней тыквы оцивилившегося и забывшего свои солдатские грехи чоловика. Нехай его…. Начальник штаба, высокий, крепко срубленный бугай, абсолютно интеллигентного генштабовского вида подполковник, сурово, по- военному осмотрел нас, повеял страхом нищебродов, выдавил в нашу сторону «никуда не годится!!!» и стащил с руки наручные часы! Мои хорошие, я вас ни в чём не хочу обвинить, у вас прекрасные командиры, я их знаю не первый год, я верю вам и вашим командирам, я остаюсь в роте с вами и мы сейчас всё проделаем вместе с вами заново, этого требует боевая задача, представьте, что сейчас мы оказались на войне, я уверяю вас, от вашей роты и штаба, который вы призваны охранять, ничего бы не осталось, такое войско мне не нужно и то, что я прав, вы в этом вместе со мной сможете убедиться немедленно! Командуйте, товарищ старший лейтенант! Детство кончилось, «по местам выполнения работ, бегом, марш!». У-у-у-у-у понёссся гул солдатских страхов, давя друг друга и спотыкаясь о плиты площадки для построений, мы ломонулись кто куда, а кому некуда было разбегаться, рванули за клуб артполка, вынеслись, а что дальше делать не спросили. Ху-ху-ху-ху…ууухххх ух еле ноги держат, курить, пальцы ломают сигареты, не вышувши их до половины, страху нагнали и в пот ввели тихие, но суровые слова НШ дивизии, мыслей нет, вариантов дальнейших действий тоже, бараны за стенкой клуба, не долее того. Вой выпущенной ракеты выгоняет на тротуар и увиденное ошарашивает вдвое прежнего, все кого можно увидеть из нашей засады, несутся, что есть мочи к роте, кто-то не останавливается перед сетчатым забором автопарка и ласточкой перелетает под ноги НШ и валится в строй. Мы последние из сообразивших, но опоздавших с принятием решения, мы в минусе, нас списали на безвозвратные потери. Мы стоим отдельно от остальных, нас нет, но мы есть. Нам плохо и стыдно, да, мы тупые и погибшие заживо прямо здесь и прямо на глазах всей роты. Нам стыдно, но нас нет. Всё повторяется снова, рота разойдись, ракета, рота в сборе, а нас нет. Нам стыдно, но мы погибли, а наши товарищи всё бегают и бегают. Они успели, мы их опозорили, но в армии битых не любят и им ничего не прощают. Нам разрешили пожить ещё один раз, последний, кто не впишется в общий настрой, прямая дорога в 43 или 44 или в 68 полк пехоты. Мотали сутки, оказалось и получаса не прошло! От роты в 150 человек не осталось ни одного живого человека, только мокрое место. Одна соль, соль и на спине, пятном с Америку, соль в кальсонах, соль в портянках, соль в подворотничках. Моей соли больше не стало, я и помнить про неё забыл, помнил только одно, на одно светлое лицо в пехотном стою, девять загорелых личиков и полный рот жемчуга, белоснежно сахарного и слова, зимилиак, атакуда будишь сам, а? Азимут 555, общий сбор возле крыльца роты, второй день тренировок, ожидание НШ дивизии, облом и снова в бега и обратно. Ни смысла, ни пользы. Имею право на собственное осмысление и оспаривание чужих и неумных приказов, ничего нового, шагистика и издевательства, это не армия, это дрочилово и измывательство, терпения больше моего нет, ропщут все, вымещают зло на ближних, наряд за счастье, но мест свободных нет, всё забито в книге нарядов залётчиками за месяц до описываемых событий. Люди в роте с умом, знают, когда надо залетать, чтоб гыгыкать на нас через окна роты, водить по шее ребром ладони и предлагать всем вешаться. Сволочи, ни одного шанса не оставили выжить, всё себе позахапали, летаем, да завидуем удачливым и везунчикам, всё в армии на этом построено, всем, всё, а мне только бег с препятствиями. День долой второй, время потеряло смысл, его не стоит считать и спрашивать, наше время остановилось в наручных часах НШ дивизии. Первая спокойная ночь. Кайф в постели, на дворе собачья погода, примораживает не по-здешнему. В роте тепло, в кубриках жарко, одеяла сваливаются с коек, не востребованные отдыхающими бойцами. Блаж и храп, звуки из коридора не беспокоят сон, слух улавливает знакомое позвякивание полотёрного инструмента. Позвякивание металла о метал, шуршание щёток о каменные плиты коридора, шелест щётки, идущей вслед за натирающим полы. В Багдаде всё спокойно! Половина пятого утра, счастливое время для солдата первого года службы. Поссать за счастье считается в это прекрасное время, дневальные справились с уборкой территории и помещений роты, на тумбочке телепается только один дух, борется и не может побороть в себе сон, мотает бедного из стороны в сторону, но завалить окончательно не получается, и сон солдат видит и мамку и кучу сисек и соседскую копейку, ни потрогать, ни уехать, из одного марева в другое, телепортация не отходя от места постоянного несения службы на тумбочке. И штык-ножа давно нет у бедолаги в ножнах и роту всю понарошку повырезали….тишь и только лёгкий шум протечки из сортира, шелести утекающая вода, захватывает тёплую жёлтую пенку, кружит против часовой стрелки, да уносит внутрь чугунных рек прямым потоком. Отлить, не разлепляя век, открыть одно глазное яблоко, взять с ходу ориентир и по памяти сходу в свою горячую койку. Самый кайф в полпятого утра. Самый сон на пустой мочевой пузырь, сон и осязание полутора часов предстоящего счастья. Кто служил, тот поймёт меня и согласится с моим утверждением, кто не ходил отлить в счастливый промежуток времени, тот счастья не познал. Проснуться в половине шестого и пытаться бороться с мочеполовой системой гиблое дело, гиблое и проигрышное, и сон тебе долой и здоровью вред. «Рота подъём, тревога! Рота вставай!», твою мать…. Только кальсоны застегнуть успел, только трясти хреном перестал перед укладкой хлопца на место, только последние капли собрал, на тебе… чтоб оно провалилось, что есть мочи назад в кубрик. Двери на себя силой, сталкиваясь со вскакивающими с коек, скорее к своей табуретке, по пути сталкиваюсь в сиреневой темноте с огромным амбалом, выскочившим прямо в проход через спинку, отлетаю в проход между койками, получаю в зашей пенделя и никаких претензий и обид, время военное, тревога по роте и никаких телячьих нежностей. Все взведены до предела, все стали вдруг твоими командирами, каждый не упускает случая дать совет и взять над тобой опеку, советуют даже черпаки, полгода жизни в роте, но в такое время каждый переживает за коллектив роты и борется за её престиж и ничто не чуждо даже прогнувшимся и имеющим претензии и обиды. Всё уходит на второй план, всё на потом, в общем настрое доля каждого мало-мальски сознательного бойца. Каждый хочет продемонстрировать друг перед другом лучшие свои профессиональные и деловые качества, человеческую мозгу и мудрость. Откуда столько прыти, минуты не прошло, мы в ружкомнате. Первый этаж оружие уже получил, им легче всего, вскочил с койки, нацепил полукеды с обрезанными задниками или без них и на выход в коридор, влетел в чапаевке в помещение, схватил автомат, подсумок и противогаз и птурсом в кубрик одеваться. Мы прилетели со второго этажа к шапошному разбору, половина оружия отсутствует и нам это уже не нравится, кто-то в роте оказался первее нас, а значит и лучше. Зло на везунчиков и «быстро загружаем боеприпасы в машину, быстрее, ещё быстрее!». Автомат, подсумок, противогаз, далее патронный ящик из дерева. Ящик на плечо, никто не учил так носить, но он ложится туда сам. Вылетаем через вторую запасную дверь и мигом мимо дневального и кабинета командира роты на крыльцо, поворот направо и к пандусу, ведущему в автопарк. Газ-66 «зебра» тутукает подрагивая железным кузовом, водила в полной экипировке, взводный мотоциклистов тоже здесь??? Когда они успели прибыть в парк и запустить моторы, почему я не слышал этого гула из окон сортира, открытых нараспашку в ночь и выходящих прямо в тот самый парк с гаражом? Как командир роты, замполит и все взводные и хозяйственники успели прибыть со своих квартир так быстро и кто их успел оповестить о неожиданной тревоге, ведь посыльные впали рядом со мной и все было шито крыто? Подозрительности налёт появился у меня и фальш происходящего нагло пёрла со всех сторон. Нае..через бали, как пить всё подстроено! Весь мой азарт и тревога спали, стало обидно до очевидности, всё по-нарошку, страх и паника стали отступать, вида подавать не стал своим открытием и разочарованием, доверие и увага к ротному с замполитом мигом улетучились, на память пришли разговоры и судачения в курилке про меж писарей и чертёжников. Несколько дней подряд перед тревогой стали пускать трёп про то же самое, что и произошло сейчас, что назначено время на тревогу такого-то дня, во столько-то утра, что поедем туда-то туда, но каким же надо быть упёртым и доверчивым, чтобы всё, что озвучивалось подвергать абсолютному отрицанию, верить бездумно отцам командирам в то, что никто никогда не может знать про тревогу, что всё это держится в строгом секрете что всё это является самой секретной информацией! Простота и наивность городского обывателя, вера в партию и слово старшего, а очевидность просходящего шокировала меня с головой, стыдно было вспоминать, а уж рот-то открыть после этого надо иметь большое отсутствие ума и совести, какой же я наивный и доверчивый болван, как легко я открестился от своих призывникой и как легко переметнулся в стан офицеров и прапорщиков. Как мне после этого стало стыдно за свою близорукость и доверчивость, как теперь наводить мосты со своими бойцами, простых и без наполеоновских признаков. В очередной раз я словил свой минус. Минус тебе Вова, так мне домашние говаривали, минус поставил себе сам. Скорость полёта снизилась, дух угодничества и прогибательства упал, вокруг как выяснилось, не всё так проходило швыдко и гладко. Мой одинокий ящик валялся на ребристом полу газона, ор и мат стояли аж до самого потолка комендантской роты, жёлтый свет от люмисцентных светильников абсурдно отсвечивал в темени ночи, бойцы рывками, порциями по три четыре человека выскакивали из двери и разбегались по разные стороны крыльца. Я потерял нить происходящего, я совсем по иному представлял боевую тревогу и ожидал, честно говоря, не разобщённых действий и уползаний по своим норам, кого-куда, а дружного построения перед ротой, получения вводных от командиров роты и командиров взводов, а тут чёрте что, писаря сорвались и роняя рожки противогазы понеслись в раздрай к тёмной коробке штаба дивизии, отстоящего от нашей казармы на расстоянии двух казарм. Чудно и дико, вся дивизия, этакая махина войск спит и ничего не подозревает об опасности, постигшей наш гарнизон, только фонари, да отдельные группки защитников бьются с силами агрессора и тотального нашествия, чудно и неправдоподобно изображать из себя спасителей и вояк. Мимо роты в спокойном ритме проходят строчкой, ничего не подозревающие бойцы артполка, бряцая оружием с настоящими боевыми патронами, идут усталые в караул или из, идут и даже вниманием своим не соизволяют обделить наши метания и тревоги, идут от клуба артполка, поворачивают у нашей стелы и вновь поворачивают направо, идут молча бряцая набойками сапог по брусчатке, позвякивая амуницией и берут курс через площадь к своим казармам.
Владимир Мельников : Продолжение рассказа КШУ. Ворота в автопарке открыты нараспашку в оба направления, первые к казарме штаба, вторые к складу артполка. Я застрял в кузове и не понимаю, что делать дальше, где наши и почему никого в парке не видать? Мельник, где Мельник? Это кажется меня кто-то кинулся искать, но зачем искать, я же на месте, я в нашей регулировочной машине, где остальные? Остальные после получения оружия метнулись не налево к выходу на крыльцо роты, как я, а прямёхонько завернули налево, мимо двери сортира и в нашу мопедовскую каптёрку, что располагалась перед ленинской комнатой, вбежали, похватали с вешалок под потолком регулировочные робы-комплекты и тихо выскочили наружу через дверь. Не каптёрка, а проходной тамбур из коридора роты в автопарк, но для нас это было каптёркой, вот там все и «потерялись» пока я честно грузил боезапас мотоциклетного взвода, состоящий из одинокого деревянного ящика с парой цинков внутри. Я бы сидел в кузове и дольше, но выскочил ошпаренный криком розысков по мне и правильно сделал, в кузов роты полетели матрацы, шинели, узлы и баулы из брезента, старшина роты спасал своё добро и руководил боем среди каптёрщиков и кэчистов. Мне ничего не оставалось, как в очередной раз поставить себе минус за ротозейство и послушность. Получив оружие и приказание грузить боеприпасы, я честно исполнил свой долг, а что делать после исполнения, мне никто не сказал и не намекнул. Уехали бы без меня регуля, остался я бы в кузове «зебры» вместе с каптёрами и шмотками, списали бы меня куда подалее из комендантской роты, плакали бы по мне котлеты и макароны по-флотски. Рёв автомобилей на высоких тонах и свет бьющих фар встретил меня во время десантирования из тёмного холодного кузова машины, звеня пальцами и гальмуя множеством коленчатых валов, машины крутило и вертело вместе с прицепами. Не было автомобиля который бы шёл без прицепа, ЗИЛ-131 тащили двухосные прицепы немецкого образца, которые ходили ходуном на мягких рессорах от под завязку набитых штабных палаток, кольев, печек, угля, полов и складных кроватей со столами и стульями. Водили с большим трудом успевали проноситься мимо друг друга, расходясь бортами миллиметр к миллиметру, машины шли рывками в сторону запасных ворот, пердя и стреляя холодными движками. Вписывались в проём и резко клали руль влево до отказа, избегая столкновения с впереди стоящим складом артполка, Треугольники прицепов выворачивало фаркопами под девяносто градусов и часть прицепов не катила передками, а шла юзом за сцепкой, оставляя на асфальте чёрные полосы от съеденной резины шин. Машины шли на скорости и вытягивались в колонну далеко за стелой дивизии. Легковые машины, УАЗ-469 вылетали по прямой из ворот и занимали места на разметке перед окнами штаба дивизии. Мотоциклисты носились по парку и по делу и без дела и вносили своим разгильдяйством панику и создавали ощущение полного бардака и потери руководства действиями со стороны командования роты. Что делать мне, не успевшему облачиться в свою форменную регулировочную одежду, я не знал и,подбегая к очередному мотоциклу пытался это выяснить, но естественно, до меня никому дела не было, каждый отвечал только за себя и был спокоен за свою машину. Мотоциклы во время разруливания успели хорошо прогреть свои движки и ровным та-та-каньем и хорошим набором скорости достоверно убеждали седоков в надёжности техники и комфортности будущего марша. Команды на выезд ещё оказывается не поступало и правильно сделали мопеды, что грамотно использовали минутку для разогрева двигателей и проверки машин на площадке автопарка, места много, опыт имеется, аварии не случилось и слава Богу, все в выигрыше, но где мой конь? Все машины забиты под завязку и умоститься запоздалому путнику негде, кому нужен чужак в бушлате и шапке ушанке. Где твоя белая каска, жезл и портупея, где роба из кожзаменителя, предатель и отщепенец, вон из нашей когорты, нет тебе места среди лучших людей роты. Обидно и зверски досадно, но выход надо срочно искать иначе будет поздно, с кем и куда ехать, ну не оставаться же мне в парке до конца учений, и ничего назад не вернёшь. Парк опустевает, последними начинают вытягиваться стотридцатые с водовозками, кухнями, будками-хлебовозками на одноосных прицепах, автобусы, заправщик и МТОшка. На крыльце роты продолжается погрузка ротного имущества, рядом грузят свои «стрелы» зенитчики, мотоциклы с седоками получают непонятно кем поданную команду или типа того и начинают жужжа с перегазовкой вылетать следом за МТОшкой через запасные ворота и на виражах уходить по правому ряду в обгон к главному КПП дивизии. Заканчивается погрузка оружия и боеприпасов, ротного имущества, машины плавно отваливают от пандусов, а я пока остаюсь неприкаянным и меня охватывает уже не страх (а в душе подлая мыслишка сачконуть), а уже настоящая паника за предстоящие разборки у ротного, а вечерком и в каптёрках у мопедов. Вот он командир оказывается где, вот почему никто не покидал по тревоге парк роты, вот из-за кого мопеды нарезали круги и не смели выполнять положенное по уставу действие, вот она причина пчелиного трёхколёсного роя, кружившего и трещавшего на весь парк, мотоцикл командира взвода, оказавшийся в долгом загуле, был причиной и тормозом прогресса. Мотоцикл долго неиспользовавшийся, но полностью исправный, не хотел ни заводиться, ни выказывать какого-нибудь послушания, и аккумулятор был на 100 процентов заряжен и фары горели и бибикакалка звонко гудела, но искра ушла в колесо и не возвращалась. Его и катали в опустевшем боксе гуртом, его и насиловали заводной рукояткой, ни в какую, ни в Бога, ни в Мога ни в Носорога мать. Раскудрить его в коромысло. Пока не вывернули и не поставили новые свечи, таратайка не подавала признаков подчинения и желания принять участие в автопробеге Галле-Айслебен-Запасной командный пункт. Автопробег длиною в несколько десятков километров, сначала по трассе А-80, а затем по грязи по самую ступицу, делов-то всего. Мельник, помогай, где тебя черти носят, наряд вне очереди и вечный дневальный в палатке на КШУ! Сгною на службе, толкай взад машину, толкай наружу, ещё, ещё… Толкали втроём, но пока пых да пых синим дымом из обеих труб. Давай на буксир, трос цепляйте, толкайте не останавливайтесь, дружненько, так, так, пошло, пошло…гэ-э-э-э-дынь-дынь-ру-ру-ру-виу-дуу-дуу дыг дыг дыг! Спасибо отставшему от остальных мопедов, если бы не его машина и рывок на тросе по кругу парка, хрена бы, что смогли поделать с мёртвой машиной, хоть и новенькой во всех отношениях и блестевшей заводской краской. По машинам, Мельник ко мне, догоняем колонну и приступаем к регулированию. Первый раз мне повезло больше всех, вот так всегда, чем сложнее и неразрешимее проблема, тем она разрешается наипростейшим образом, везучий всё же я, как ни крути, жаль переодеться не успел, теперь пугалом возвышаюсь на заднем сиденье на две головы выше карлика взводного. Как же я регулировать-то буду, да кто же мне поверит и подчинится, ни жезла, ни формы, пехота матушка, только автомат через спину перекинут, да противогаз на месте. Мотоциклисты, давшие жизнь нашему собрату, обходить нас постеснялись и поплелись впристяжку за нами. Колонна никуда не ушла дальше выездных ворот, она так и замерла в ожидании в паре метров у главного КПП дивизии, машины курили паром из выхлопных труб, звука работающих моторов на холостых оборотах слышно не было, но по виду было понятно, что паника прошла, все заняли положенное место в строю колонны согласно порядка движения, все ждали дальнейших указаний, но нас это уже не касалось. Ворота были растворены нараспашку, возле каждой створки находилось по одному бойцу в красных погонах (братья по оружию из пехоты, в таких же, как и мы красных погонах и такого же замученного вида, как и мы). Прибавив газу перелетели через невидимую черту, разделявшую штатскую житуху от боевой, словили честь отданную первыми регулировщиками нашего взвода, я успел получить ко всему жест рукой проведённой по шее с вывертом верёвки к небу, спасибо, представление имею, отработаю фофманы сразу по прибытию в запасной район. Знамо дело, лизнул аж самому взводному, без формы, сачок и есть сачок, и когда успел пострел подвизаться в денщики к командиру, а тот тоже хорош, катает лодыря и в ус не дует, до такого нахальства во взводе никто ещё не додумывался. Минули первые регулировочные посты, зрелище, я вам скажу, очень приятное, все на своих местах, каждый занял свой перекрёсток, первые машины оперативного отдела ушли сранья и были отрегулированы по высшему разряду, те мотоциклы, что кружили по парку, дожидаясь взводного в регулировании, как потом оказалось, участия не принимали из-за не загруженности маршрута объектами регулирования, а проще говоря отсутствием большого количества перекрёстков и простотой маршрута. На всём протяжении маршрута потребовалось выставить не более четырёх постов регулирования. У выхода из дивизии три человека, два из которых в общем-то были не нужны, на трамвайке у Нойштадта, там, где трамваи уходят влево в Галле и в самом Айслебене, указывая съезд влево к карьеру. Время было, где-то в районе пяти утра, первые трамваи уже возвращались с круга и двигались параллельно нашему движению, другие трамваи производили высадку-посадку пассажиров у Нойштадта, из их окон на нас с интересом смотрели жители города, ехавшие по своим делам, а скорее всего на работу, которая у них начиналась очень рано и так же рано заканчивалась, давая людям возможность успеть повкалывать на крошешных участочках мизерных дач и время для занятий личным бизнесом, время на поездки по магазинам и поездки на дикий пляж во время жары летом. Где боеприпасы, ты кому их загрузил? Ну, в какой мотоцикл ты погрузил ящик с патронами для всего взвода? «Ящик? Ну да, я его погрузил, как и приказали в ружкомнате, в нашу машину, в кузов, а что? Я что-то не так сделал? Мне сказал сержант дежурный по роте, тахторь в свою «зебру» и жди остальных, от ящика никуда не отходи!» В какую «зебру», прапорщик Гузенко чуть руль не бросил, чтобы разорвать напополам меня своим ненавидящим взглядом, где ящик? В какую машину ты его положил, где та машина, её номер? Ой мама, кто же в моём взводе завёлся, да ты же вредитель, ты преступник, ты весь взвод оставил без патронов, все рожки ведь ваши пустые, чем воевать собираетесь товарищ солдат? Чего он орёт, какая на хрен война, с кем, с кем он воевать собирается, с побеждёнными коммунистическими немцами, мирно едущими на работу, тихо сидящими в авто, никогда не возбухающими и не орущими по поводу перекрытого для них движения и часами сидящими за баранками и ни разу не вздумавшими даже про себя подумать возмутиться и показать своё безкультурие и отсутствие орднунга даже при наличие не нацистского режима, какая война, чего он городит или я сегодня лично не убедился, что всё это игра и всё по-нарошку и в очень с большим натягом. Ящик в машине в которую потом закинули матрацы и мешки с барахлом, там он, в передке лежит, теперь под бельём, я, товарищ прапорщик его сразу найду и принесу по приезду на полигон. Мельник, я не знаю, что я с тобою сделаю, но дембеля тебе точно не видать, проси командира роты о переводе либо в писаря, либо ещё куда, но чтоб ноги твоей в моём славном взводе я больше не видел! По приезду с учений шагай к Лемешко и пиши рапорт. Ой, Боже, за что мне такое наказание. Везучий ты Вовчик, везучий, как никто другой, ну кто ещё с такого близкого расстояния получал пилюли от самого командира взвода, да не простого, а самого основного и боеспособного взвода в комендантской роте? Студент, что кончал, кто по диплому будешь, перешёл с ругательной ноты на мирную мову товарищ прапорщик. Да не успел ничего ещё закончить, только на первом курсе учусь, но я найду ящик, я номер запомнил и водила там наш, я вам даю честное комсомольское слово. От такого поворота взводному пришлось бросить следить за дорогой и посмотреть так долгонько на идиота, раздающего честные комсомольские слова, «Павлик Морозов» и больше ничего не сказал Сергей Гузенко, Павлик Морозов и я понял, что лучше бы я помолчал, теперь кликуха не отвяжется от меня, комсомолец ети его, взносы когда последний раз платил? А? Пионеры, комсомольцы, за оставленный ящик с патронами шкурку сниму и на видном месте повешу в канцелярии, пионер-герой и всё, до запасного командного пункта больше ни слова в мой адрес. 60 киллометров в час. От встречного ветра выкатились слёзы, сижу на заднем сиденье мотоцикла, но чувствую себя сидящим на лошади, сидеть приятно, но свалиться не фиг делать. Пружины раскачивают, а уцепиться не за что, не за бока же взводного хвататься, он не мой парень, я не его чувиха, выбора нет, цепляюсь за бублик заднего сиденья. Машина, выбравшись на автомагистраль А-80, пошла ровнее, справа замелькали новостройки Нойштадта, дорога пошла под уклон, красавец стал исчезать, дорога упёрлась в горизонт, всё, дальше мы не ездили. Мелькают красивые машины, легковушки, автопоезда, автоцистерны, фуры, но наших машин пока не видать, ушла колонна оперативного отдела, догоним ли? Темно и смурновато, холодком забирает спину, снега на трассе нет, но штанина и сапоги от чего-то становятся светлыми. Понятно, но от этого вовсе не приятно, снег сдуло встречными потоками мелькающих большегрузных авто, он не в состоянии удержаться на зеркальной поверхности дороги, но совсем не быть он не может. Инеем покрылись конечности рук и ног взводного, на наморднике прапорщика выступил снег от тёплого дыхания, синева колючим инеем подбирается к самому срезу защитной одежды. Ноги ещё живы, движок успевает согревать своим дыханием и меня и товарища прапорщика, но спина! Спине песец подкрадывается заметно, бушлат не комплект из кожаных штанов и куртки, подбитый ватным добором, а намордник один на двоих, но не на мне точнее не бывает. Эс ист кальт, эс шнайт, по другому не скажешь, сколько до того неизвестного места, да кто тебе о том скажет. Эх, Вован, как же ты опростоволосился, прячь теперь тело жирное в утёсах от встречного потока за широкой спиной командира или быть тебе сегодня человеком, потерявшим его или обмороженным от уха до уха. Незнакомый путь, пройденный по первому разу всегда запоминается, как самый длинный, когда же полигон? Ныть и жаловаться в моих правилах, да будет ли интересно слушать сейчас тому, кто на полметра ближе от меня до того самого райского места, где будет тепло и где возможно нас ждут вареники с клубникой в сметане. На полметра, но какая зависть на это. У него под мудями собственный калорифер в два цилиндра мощности, вон как паром от его карны несёт, а ветровое стекло чего стоит, так-то оно конечно можно в мой адрес лозунгами кидаться типа того : не ссы, прорвёмся или ты будь попроще и тебя поймут! Армия, военная тайна, но куда и сколько ехать можно было бы сказать. Цепляюсь и матерюсь про жизнь. Теплее от такого настроения не становится, накат становится тише, впереди замаячили постройки поселения или даже городка. Жиденько, с бюстом Ленина на постаменте, справа у дороги, нас встречает город, а может даже городище, видны редкие прохожие, режим затемнения сохраняется. Что за люди, живут, как кроты, на всём экономят, но как зато живут, в одном выражении и уничижение и зависть, чёрт их бери, всё не как у людей, в смысле у нас. Вой насилуемой машины резким сбросом скорости и переключения на пониженную передачу, впереди вырисовывается объект внимания, два регулировщика с поднесённой ладонью к каске. Один перекрывает для верности встречку, второй указует нам поворот налево, «привет славяне, вешайтесь!» из уст взводного в качестве соболезнования и наилучшего пожелания человекам сосулькам с полосатыми палочками, снова по газам, набор скорости, преключаемся на вторую передачу, нас нет и никогда здесь не было. Впереди подобие дороги, в предрассветных сумерках слева впереди вырисовывается Кавказский хребет, чёрная гора наваливается и не исчезает, заполняя всё больше пространства перед нами. Гора и на горе большое вращающееся колесо, рытвины и колдобобины по самую ступицу, остановка и новая вводная в мой адрес «Метнулся вправо на полкорпуса, в коляску, бегом марш!» Человек паук, сломанный пополам в животе от холода, сделал первую попытку покинуть заднее сиденье трёхколёсного мотоцикла, но с первого раза это ему не удалось. Сдуваемый с помощью мощного окрика «ну, что ты там возишься или ты умер там!» оказали некоторое воздействие на окаменевшую солдатскую массу, но стронули её чуток с места. Со второй, матерной, попытки дело наладилось и я смог одолеть пространство и унездиться в люльке. Вот оно моё, родненькое, спрятавшееся под брезентовой накидкой счастье и тёплое местечко. Больше я на заднее сиденье в жизни не сяду, вот тут до дембеля и просижу, фиг вы меня, товарищ прапорщик, даже смертным боем отсюда выковыряете, я буду кусаться и материться, но места этого не покину, адью, я прячусь с головой, а вы идите искать. Мечты сбываются, правда не надолго «вылезай и вывешивай машину, ща гробанёмся к тихвинской матери, мигом забирайся на край люльки и выпадая на правую сторону, старайся не дать опрокинуться мотоциклу!» Всяко бывало на гражданке, так тоже фулюганили перед тёлками, но там всё было проще, там был асфальт и тёлки покрупнее, здесь ни тёлок, ни асфальта, одни колдоёбины пробитые нашими предшественниками и чумовозами шахтёров и ни каких аплодисментов. Срывать аплодисменты не перед кем, а вот автоматом, перекинутым через голову, я точно цепануть могу грунта. Кто придумал проложить маршрут по этой целине, кому нужна такая секретность, канавы глубиной в полметра и нарезаны по ширине с Садовое кольцо в Москве. Интересно, сколько здесь машин прошло и сколь за нами приблудится, мать моя женщина, отец мой мужчина. Гора росла и притягивала собой моё внимание, усидеть на срезе люльки не получалось, край бил мне в одно место, я ойкал и щёлкал зубами, делать было нечего, пришлось упираться ногами в передок коляски и вставать в полный рост. Грязь и жижа луж мешали сцеплению протекторов с грунтом, нас било и юзало с моментами массовых пробуксовок по всей ширине трассы, зацепиться не представлялось возможным, но самое интересное, что следов аварий или выпадений, из впереди проследовавших мотоциклов, не было видно, есть надежда выкарабкаться и нам. С управлением мотоцикла на такой дороге я точно бы не справился и первым, кто вылетел бы вон, был бы командир взвода, меня, сто процентов к одному, накрыло бы перевернувшимся мотоциклом и выколупывали бы меня мои сослуживцы малыми сапёрными лопатами до дня вывода войск из Германии. Рассвет близился синевой обозначившихся силуэтов по краям дороги, день боролся с ночью, ночь не уступала, пряталась в кусах бездорожья, борьбы извечных противников слышно не было, движок выл и надрывался изо всех своих сил, мощи хватало с избытком, не за что было зацепиться, чтобы доказать свою прыть, скорее бы, мочи больше не осталось, либо щас дужку оторву от коляски, либо дно ногами проткнту. Удар, всем корпусом, бьюсь жопой со всего маху о запаску, в глазах мелькнули полосатые огни, мотор на всех оборотах бах и готов, сдох, надорвался, не выдержав бокового удара от вставшей поперёк дороги машины, занесло вправо, я усугубляю наше состояние вывешиваясь от мотоцикла на полный рост вправо, Гузенко ломает руль влево изо всех сил, вставая со своего сиденья,машина уходит в низину влево, юзаем на тормозах влево, сопротивляемся спонтанному движению дёрганьем руля то влево, то вправо, нас разворачивает в обратную сторону, теряем контроль над дорогой и мотоциклом, вот и результат. Стоим поперёк пути, ноги ротного вылетели с ножек, его перекинуло через руль, но коснуться грязи не получилось, спасло ветровое стекло, лопнуло по точкам крепления, но не рассыпалось, мат и ор до самого вращающегося колеса, что установлено на макушке искусственной горы, шахтёры наши первые слушатели чужой украинской для них мовы. Слава Богу, первый раз меня оставляют без достойного внимания и матюков, матка у обоих бедолаг опустилась ниже допустимой нормы. Мы не одинокие странники, с пыхающими сигаретами в зубах скачут из придорожных кустов появившиеся регулировщики, что они здесь забыли, это мы потом выясним, помощь прибыла очень кстати, хотя в таких случаях свидетелями лучше никому не становиться, радость неслыханная, аж два молодых бойца и оба с непогашенными самокрутками, мимо таких точно не проедешь и свернёшь точно в указанную ими сторону, но почему с сигаретами? Ах, с самокрутками, ай вы мои хорошие, да вас мне сам Боженька сегодня послал, будете свидетелями моего удачного падения в глазах славного воинства, в долгу постараемся не оказаться, сейчас получите медали. Не дружное приветствие со стороны командования, сигареты брошены из одного края губ в другую, да мы вас товарищ прапорщик, да на руках на сухое место доставим в лучшем виде и не смейте сегодня сумлеваться, сигаретки нам не помеха, сидайтэ за баранку и дэржитэсь зов сих сыл, бо щас мы вас сбацаем на сухэнькэ мисто, нэхай тильки сэй боров злизе с пидножкы. Это очевидно я, боров с пидножкы, слабо правда в это вериться, но машину покинуть приходится. Месива по щиколотку, ноги разъехались циркулем, земля видно ещё не промёрзла, да откуда ей промерзать, морозов видать здесь не наблюдается, чем упираться на такой хляби и куда при случае падать, дёрнет на выходе из плена машина и принимай положение для стрельбы с локтя. Необходимости в запуске двигателя не было, машину вынесли практически на руках три бойца мотоциклетного взвода, отпуск, считай, обеспечен, такое выпадает не каждый день и не каждому доводится носить на руках своего начальника, вопрос возникает по ходу выполнения процедуры, кто первый из нашей тройки станет паковать чемодан и потопает от штаба в сторону вокзала и отправится в десятидневный отпуск. Из грязи в князи, из грязи на сухое место, щас сигаретки докурим, снова пост свой займём. «Товарищи бойцы, ко мне! Где ваш старший и что вы лично делаете в этом месте?», законный вопрос, ничего не скажешь, каков же будет ответ? Ответ «встречаем колонну, стоим на посту!? Сигареты перекочёвывают в кулаки, руки замерли по швам, лица ясные, на улице стало светлее, настроение вещь. Отпуск в кармане, осталось выслушать приказ от вылезающего из-за руля товарища прапорщика и снова отправиться в придорожные кусты, где стали различимы голоса и звуки чьих-то команд. «Сигареты на землю, сапёрные лопаты приготовить к бою. Товарищи солдаты, смирно! Слушай мой приказ, за нарушение устава вооружённых сил СССР, за курение во время несения караульной службы, приказываю вам в качестве наказания за содеянное вырыть окоп для стрельбы стоя из гранатомёта, это для вас товарищ боец (жест в сторону Володи Тюрина, у которого видна труба из-за спины) и окоп для стрельбы из пулемёта (жест в сторону Игорька Собакина, с торчащим выше головы стволом ручного пулемёта ) . Время для рытья окопа назначаю двадцать минут, десять из них вы уже потеряли, пререкаясь со мной! Вопросы есть!? Вопросов нет! Окопы рыть по разные стороны дороги, приступайте, время пошло!» Матка опустилась ещё ниже, сапоги удерживали её из последних сил, а у меня даже лопатки при себе не было. Окоп рыть мне не приказывалось, но смотреть, как это будут сейчас делать мои товарищи, мне вовсе не хотелось и оставлять их без помощи было ещё мучительнее. Быть свидетелем падения с мотоцикла командира взвода опасно, но терпимо, страх смерти от аварии, случившейся с нами, был компенсирован радостью падения рейтинга прапорщика Гузенко, опасно, но приятно за своего мучителя, гаденько за свою подлую душонку, но помучил он нас капитально в своё время и продолжает это дело с каждым днём с ещё большим упоением, но с другой стороны, сидя в одном мотоцикле родились невидимые связи братства с тем с кем делишь то, что хлебаешь поровну. «Мотоцикл загнать в капонир, машину очистить и вымыть, самому привести в порядок и прибыть сюда! Выполнять!». Стыдно перед товарищами и гадко за уматывание с их глаз, удар ногой по заводной скобе, перегазовка, первая скорость и тихо, тихо не оглядываясь и чувствуя на своей спине колючие ненавистные взгляды мужиков своего призыва. Приказ есть приказ, с ним не поспоришь, я в кусты, взводный, сняв намордник и часы, встаёт над вырастающими могилами пехотинцев. Хрясканье лопат о пропитанный осенними дождями грунт, чавканье подошвами сапог о песчано-щебёночный состав земли, каски и куртки сброшены в стороны, монотонное гудение и бубнёж : одна минута прошла, остаётся бу-бу-бу минут, вторая минута прошла, поторапливайтесь товарищи преступники. Вышагивая с часами, зажатыми в вытянутой руке, снова бу-бу-бу, осталось три минуты, не укладываетесь товарищи бойцы. Яснее ясного, окопа не получится, ни для стрельбы, ни для оправить нужду по большому, кто их учил рыть те окопы, слава Богу может кто и видел лопату в витрине хозяйственного магазина, а такую, да, чтоб ею ещё можно было, что-то ещё и выкопать? Да не смешите нас, товарищ прапорщик, знаем и надеемся, время закончится, побурчишь, поматюкаешь и в наряд на кухню сегодня погонишь. Я, ведя мотоцикл по дороге, тоже так считал и надеялся на это, угрызения совести стали потихоньку меня покидать, приткнуть куда не то машину и бегом к взводному, другое меня уже мало волновало, жизнь есть жизнь, всех не пожалеешь, за всех не заступишься, не известно, как на счёт тебя бы в случае вопрос повернулся. Место, куда прибыла первая часть колонны во главе БРДМки, машины ГАЗ-66 связистов, двух ЗИЛ-131 с палатками и электростанции, было крошешным пятачком, зажатым двумя карьерами и шахтой с добычей чего-то с высоченной горой неизвестной породы и подъёмником руды, который не обращая на нашу суету, вращал свой маховик и плевать хотел на нас с высоты птичьего полёта. Лесополоса невысоких сосен и берёзок отделяла пятачок запасного района от главного соляного карьера, а всё вокруг представлялось брошеным пустырём с редко растущими кустиками и деревцами с меня ростом, изрытое кем-то в древности и неудобоходимое ногами. Рытвины, провалы, ямки и ямочки, лоза, самосев берёзовый и осиновый, ковыль по грудь и сырость, сырость, мгла из помороси. На пятачке могли уместиться на мой взгляд не более 30-40 машин, теснота и неудобства подъезда, какому дураку это место могло понравиться, кто подбирал для такой большой части площадку, где одних прицепов было больше, чем самих буксировщиков. Времени рассмотреть местность сейчас маловато, оставшиеся на въезде ждут моего возвращения, правда зачем, бегу и гадаю, перебираю варианты отхода, отмазы от припахивания и ничего не нахожу, кусты заканчиваются, я чувствую свою причастность к настоящему делу и сам себя уговариваю проститься поскорее с прошлым, которое мамкиными пирожками меня беспокоит при каждом посещении сортира. Возврата нет и хочется не отпускать, да против организма не попрёшь, к холоду маленько привык, перестал внушать себе по поводу простуды и болезней. Удивительно, пока живой и руки ноги слушаются, а то, что на улице оказался и не во власти теперь моей, когда обратно в тепло, а, лучше не касаться этой темы, одежда, как капуста, аж не повернуться в ней, а вот шерстяного или мохерового тепла не выжимает, в пот не кидает, но, да, да, именно и есть, холод и не впускает, но и не выпускает, душу успокаиваю, как могу, считаю количество слоёв одежды и убеждаю себя, что достаточно, на гражданке этого бы не на капустил по цыгански на себя, отделался бы ветровочкой и форсил примораживая оставшиеся места голыми, ладно, а вот и канавы колейные, водой залитые, вот могильщики окурков, вот их дядька черномор в высоких до колен юфтевых сапогах ботфортах, потешно, но против природы не попрёшь, не вышел ростом, носи, что есть.
Владимир Мельников : Продолжение рассказа КШУ. Куртки и каски сброшены, оружие рядом у куста, хруст и скрежет сапёрной лопаты о корни и каменья, волосы мокрые, как у куры, хаканье и мат, сапоги в говно уделанные чавкающей смесью из песка и ила, место низкое, окоп не получается, мужики уже успели ухайдокать себя до изнеможения. Командир взвода Сергей Гузенко, прапорщик по натуре, завидя меня принимается покрикивать резче и убыстрять процесс могилокапания, гимнастёрки скидываются на автопилоте обоими преступниками, так бравые курильщики были осуждены тройкой трибунала в лице командира, человека, прапорщика комендантской роты. Матка сжимается от страха у меня за ребят, а помочь не представляется возможным, стоит над душой и покидать нас видимо и не планировал, будет мытарить теперь до прибытия колонны, а может и больше, а я ему зачем понадобился, пока не вдупляюсь, но боязно даже не то, что с докладом о прибытии и выполнении задания рот открыть, но даже приближаться. Зверь, но не человек, слово поперёк или невпопад и третий окоп посерёдке дороги, не хрен делать заставит рыть и время ещё гад назначит. Стыдно перед однопризывниками, они тоже не стараются смотреть в мою сторону, а лопаты швыряют и швыряют куда не попадя супесь насыщенную щебёнкой. Колонны пока не видать, неизвестна причина задержки, но из-за отсутствия опыта ответ пока не прорисовывается, да и думается это мимолётно, рука к головному убору, первые слова доклада обрываются на полуслове, ремень летит на траву, бушлат, угретый и подогнанный по фигуре дохляка, валится кулём рядышком, на шапку надевается руками взводного белая каска, жезл пыряется куда попало про меж моих рук и падает на землю, минута и пехотинец превращается в полурегулировщика и мчится в чужой кожанке, перехлёстнутой белой портупеей с ремнём, далеко от могильщиков. Вот теперь становится всё на свои места, меня берёт за душу колотун от настывшего чужого бушлата, я имею ясную и предельно чёткую боевую задачу, а бойцы остаются в арьергарде и готовятся к встрече основных сил рытьём окопов для стрельбы из оружия, закреплённого за ними, Родина может спать спокойно, Серёнька сделает своё дело самым акккуратным образом, бойцы будут наказаны по заслугам, а запасной район получит хорошее прикрытие с этого направления, двумя ямками становится на нём больше. Теперь становится понятным бесчётное количество ям и капониров, это сколько же было выкурено папирос, что появилось такое количество ран в немецкой земле, сколько призывов оставили на память о себе отметин. Пугало, но не регулировщик и как это меня угораздило, я же вроде всё правильно делал, видно, где-то я прошляпил и вот теперь стой сверху по форме, снизу чёрте в чём, во срамота. Полигончишко меня не впечатлил, не там надо прятаться и пересиживать нападение, отсюда никуда не деться, мышеловка собственной конструкции, въехать ещё получится, а вот выехать сомневаюсь, голое поле и где здесь прятаться, стоило столько переть по открытому пространству, чтоб оказаться видимым со всех сторон, не то, что с воздуха. Всё понимается мной дословно и ненастоящесть в поведении командиров, и техника, на которой мы воюем и полигоны, где мы собираемся побеждать агрессора, это снижает моё желание воспринимать по настоящему и отдаваться целиком обстоятельствам, приходится лишь подыгрывать и критикопать, критиковать, критиковать. Критиковать и сожалеть, слабы мы и не представляем из себя достойного противника, подавят нас и раздавят, как мух. Советы бывалых регулировщиков пригодились, показались парные огни вдали с высокорасположенными фарами над землёй. У легковушек и фур всё по-другому. Здесь же слаженное движение, ровные интервалы, не едут, а плывут и наплывают, рассыпая пучки света снизу вверх, из стороны в сторону, наши, наконец-то! Другим здесь делать нечего. Оглядываюсь назад, ищу пути отхода, машины прут прямо на меня и становится очевидным, что мне тут делать не фига, пост выставлен по ошибке или по недоразумению, колонна управляется командиром дивизии, его УАЗ-469 выбирает места посуше и помельче, остальные особо не стараются, довольствуются малым, из ритма не выбиваются, месят то, что под ноги попало, проходимость позволяет и пока застрявших не наблюдается. Давайте, давайте миленькие, а я вам отсюда посвечу жезлом, укажу типа путь дорогу, стоя на обочине и выпячиваясь на полгруди вперёд. Всё, что было с момента побудки со мной, стало ничтожным и не заслуживающим внимания, движение поглотило моё сознание и завертело в своих объятиях, машины проплывали одна за другой, появились утерянные чувства радости и гордости за нас и нашу армию, грязь размазали тонким слоем кашицы по целине, свет фар перестал слепить и напрягать, звуки стали удаляться от места встречи с колонной, свою задачу я получается, что выполнил, а чем заниматься сейчас, ждать отставшие машины или топать в сторону места сбора, я не знал и не получал на этот счёт никаких указаний, а раз так, то и решил пока никуда не дёргаться, уже успел с ночи обосраться, буду тут вот на обочине стоять и ждать, когда меня снимут. Сказали марш на пост, буду маршить, может вспомнят. Почему может? А никого вокруг не оказалось. Прапорщик, завидя комдивовскую машину, вытянулся в струнку, а при убытии последней легковушки, в которой находился командир роты, убыл в спешном порядке на полигон. Время прохождения колонны в три десятка машин заняло не много места в моей жизни, вот всё, все на месте и всё получилось, остались забытыми только трое, может оно и к лучшему, первый, это конечно я, второй и третий, это те, которые мои друзья, но они же и преступники, если смотреть с другой стороны, с той, с которой их видел командир взвода, они плохие, он их очень материл и костерил, а ещё обещал обязательно сгноить, а пока немецкая земля стонала и выла под их ударами, от которых камня на камне не оставалось, а самих их за выработкой было с моей позиции и не видать. Первый мною виденный окоп, как это ужасно и грязно, трудно и хлопотно. Остолопом надоело стоять на въезде в кусты, гул моторов стал стихать, надо было, что-то делать, решил попробовать приблизиться к могильщикам, не велено было приближаться, но против слова «хочется» устоять невозможно. 50 метров плёвое расстояние для того, чтобы можно было в случае чего и обратно метнуться, хотя надобности в этом кажется не наблюдается, последняя, как и положено, проплыла МТОшка с заправщиком, разве только, какой не то приблудный регуль на своём трёхколёсном мопеде отстанет от колонны и будет пытаться разыскать своих. Так тут и искать нечего, развалили будьте любезны, как сказал бы Валентин Пикуль « приходи кума любоваться», от края и до края такая колея, ложись и не видать из неё. К копам не получилось попасть не засвеченным, неожиданно из кустов вынырнул старшина роты, из срочников, Александр Алабугин, замок нашего взвода, правая рука старшины роты, выскочил оглоблей двухметровой, повёл своими беллорусскими усами на манер сябров, дал команду прекратить портить чужую землю и велел всем троим бысто собираться, переодеваться и двигаться в расположение лагеря. Краем глаза я успел прицелиться к копани, яма, что надо, бойцы 1941 года оценили бы работу на ять, кривовато в стенках, но для первого раза годиться и такое сооружение, годиться, да что теперь с этой ямкой впоследствии будут? Зальёт водой дождевой, обрушит стены кто или останется другим поколениям в назидание? Хотя кому тут назидать, попадут под раздачу, рядом ещё ровнее выкопают, каждому своё, каждого преступника ждёт сой окоп, я не исключение, наука в прок не пойдёт, можете не сомневаться. Смотреть страшно на человека только, что вытащенного за руки из ямы. По уши в песке, морда от уха до уха чёрная, в волосах и травы и песка и не пойми ещё чего набито и натыкано, рубаха одна и вторая наскрозь мокрая и от неё валом пар валит, кожаные брюки не отчистить вовек сотней банок лучшего гуталина, но это ещё цветики. Ягодки на ладошках, налились с клубнику размером, дыхалка насмерть убитая, а спина согнула тело так, что питекантропы не кажутся далёкими предками, был человек, чистенький и тёпленький, ухоженный и зацелованный, прогнулся и нет тебя больше, яма твоя мама, лопата твой отец, тут и исправлять будут ошибку природы и кривизну твоего появления на свет, исправлять, пока не поступит приказ от командира типа «отставить». Опять переодевание, нагретое в который раз менять на остывшее и впитавшее столько холода, что за час не отогреешься. Спасибо не получилось словить, но дошло глаза в глаза, кожанка грелкой опоясала тело кореша, всё не произнося ни звука, всё молча, говорить не о чём, молчать и пока никому ни гу-гу, само расскажется, само уляжется, получится даже великолепно, но это потом, когда придут нам на смену новые духи, родится новая байка, сказочный анекдот, но сейчас гадко и стыдно, лопаты с разбегу о дерево и со всей силы под корень лезвием. Был кустик и лежит будующая красавица русская поперёк окопа для стрельбы стоя, открытую могилу не оставляют на ночь, хрясь под корень второй берёзе, ещё одна могила прикрыта до востребования. В наше отсутствие в лагере произошли огромные перемены, оперативная группа штаба успела развернуть средства связи, петушки связистов звенели на половину округи, вырабатывая драгоценную электроэнергию, мачты радиоантенн упирались в небо, маскировочные сети скрыли от воздушного разведчика всё, что представляло интерес, дизель нашей роты шипел через трубочку в свой металлический шнорхель, вой генератора засунуть туда же не получилось, этим он выдавал местоположения лагеря, но придумать, что-то тихоходное люди ещё видно не научились. Вся техника была пораспихана в бетонные капониры по срез тентов и кабин, сети слили объекты с ландшафтом и ничего не контрастировало внешне. Мелочь пузатая, типа легковушек, ткнули под навесы из маскировочных сетей на шестах. Укутали казалось всё, но контуры лагеря предательски выдавали две огромные штабные палатки, палатки мотоциклистов, водил, комендачей и других взводов, но самая предательская среди гадов была конечно кухня. Спрятать дым двух установок было невозможно, солдатская походная на автомобиле ЗИЛ-131 ещё пыталась скрыть своё творчество пламегасителем, но что до офицерской, то те хлопцы даже и попыток к маскировке особых не предпринимали. Двухколёсная кухня стояла на самом ровном и видном месте, куча солдат и несколько поваров в белом, официантки, адъютанты, посыльные, кладовщики и прочая нечисть плотным кольцом облепили гудящее солярошными форсунками устройство, что-то доставали из полуприцепов, раскладывали на складных столиках, заливали из полуприцепов воду, чистили картошку, открывали банки с консервами, толкались, мешали друг другу, но спешили засвидетельствовать своё почтение, примазаться к чужому труду и поживиться на дурнычку с барского стола. Ну не кушаться, а хотя бы посмотреть чем питаются другие и позавидовать про себя чужому счастью. Проще было с солдатским котлом. Никого вокруг машины, все внутри, чистая со всех сторон нержавейка, тихие форсунки, ящички, шкафчики, посуда, хлебец, маслице, всё культурно и аккуратно, всё прибрано и ничего не валяется, придёт время раздачи, откроют дверцу, капнут кашки-парашки, пырнут два куска хлеба и шайбу масла, подходи следующий. Эй, дух, а чай-то забыл! Преступники имели чёткое и ясное задание, они не задерживаясь и не ротозействуя пошли на доклад к командиру мотоциклетного взвода, а меня перехватили деды и припахали обустраивать нашу палатку. Проблем особых это не представляло, нужно было сначала присыпать дерниной края палатки снаружи, и растопить печь. Я начал с печи. Пучок сухого ковыля, ошмыжки сухостоя бурьяна и несколько брикетин, сложенных домиком. Пара спичек, неуверенное пламя, дверцу на замок и печка ожила, даже обошлось без дыма. Окучить палатку не вышло, на выходе из палатки лоб в лоб столкнулся со старшиной роты, который ничего не объсняя велел быстро идти с ним. Минули кухню, штабные палатки, где муравейник из комендачей утеплял их специальным метериалом, а следом подносили что-то белое типа парашютного шёлка, как выяснилось потом, то был отбеливатель для внутреннего убранства палаток. Во вторую палатку носили сборные щиты и укладывали их вокруг песочницы из досок, которую успели собрать чуток раньше. Другие таскали мешки с песком и ссыпали содержимое прямо в песочницу, занимавшую всю центральную часть палатки, кто-то раздёргивал складные стулья и столы и делал попытку затащить их не дожидаясь пока другие клали пол из сухих и прочных щитов. Командовал всем этим их прапорщик Овсянник, мешал им с большим энтузиазмом адъютант комдива, высокий и препротивный хохляра из западников, солдаты возились молча, огрызаться в их взводе не было принято, люди ценили место и чаще других незаметно исчезали из роты, появлялись с чемоданами, набитыми домашними колбасами и другими деликатесами, привезёнными из отпусков из своей родной Белоруссии. Сам взводный был оттуда и воинство его не отличалось ничем от говорка своего папаши. По пути к штабу мне много раз подряд встретились одетые в маскировочную пятнистую форму бойцы, они по одному, по два отирались около штабных салонов, штабных палаток и по периметру странного сооружения, явно подземного строения, спрашивать у старшины роты я постеснялся естественно, но догадался сам, хлопцы выставлены в караул, а насчёт формы, я такую видел впервые. Она надевалась поверх основной солдатской одежды, ранее я её не видел ни на ком, а увидев своих мужиков сильно им позавидовал, я тоже возмечтался о подобном, а какие фотки можно сбацать и выслать корешам на гражданке, что корешам, чувихе и домашним своим, вот перед кем можно поправить свой пошатнувшийся интерес, своё исчезновение на пару годиков. Смотр военной техники и приготовлений к военным играм нами был окончен, мы упёрлись в канаву, которая по наклонной уходила вниз холма и упиралась к металлическую дверь наподобие тех, которые встречаются в бомбоубежищах гражданских зданий в Москве. Рядом с холмом разворачивался походный штаб на базе автомобиля ЗИЛ-157. Самопал, сварганенный где-то в рембате, был чудовищно громоздок и некрасив. Боковые стенки высоченного кунга с помощью пердячего пара десятка бойцов отводили и ставили в горизонтальное положение, упирая их в специальные стойки-трубы. Следом за боковушками отслаивался специальный мешок, который изнутри ставили на подпорки и придавали ему прямоугольную форму. Краем глаза зафиксировал его внутренне пространство, но поторапливаемый своим командиром, быстренько скатился к входу в бункер. Двери бункера или подвала, как вам будет угодно, были уже приоткрыты и внутри бултыхалась в мареве пара под потолком нечаянная лампочка шестидесятка, помещение было тесным и под категорию военных не подходило. Так, деревенский подвал мелковырытый в земле и не более того, одной противотанковой можно его поднять на воздух, а что до бомбёжки, то речь об этом вести вообще не будем. Условно можно согласиться назвать комнатушку бункером, но только условно, это как на той песочнице в штабной палатке провести военную игру, не более того. Причина моего припахивания была банально проста, один Бодров Сергей, наш дизелист не в состоянии быллл сссправляться с огромным электрохозяйством, вот и вспомнили про меня. Сергей Бодров по профессии автоэлектрик, дизелист из него получился не плохой, а вот электрики он по-настоящему боялся и не лез, куда не попадя, мне же выпала доля навести порядок прямо вот так, в один раз, впервые попавши в эту погребушку. Что надо было делать толком не могли объяснить, но мрак теперешний уже не удовлетворял потребности командования. Бункером оказывается давно никто не пользовался, а тут вдруг присралось, присралось не только в отношение освещения, но и в смысле обогрева, ледник и ни с чем не сравнимая сырость, хотя стеночки не осыпались штукатурной осыпью, были беленькие от извёстки, но, но приятного было мало здесь и вздумать вдруг провести здесь совещание, рисковый шаг и не очень здоровое решение. Воспаление лёгких словить здесь нечего делать. Кроме нас со старшиной здесь тёрлись два духа у печурки выложенной из настоящего домашнего кирпича, они совали в печку веточки, палочки, пробовали растопить и засунуть внутрь брикет, печка сопротивлялась, выталкивала из себя дым наружу, тужилась и гасила тщетные попытки пламени взять над нею верх. Мне до них дела не было, идиоты, я городской и то вмиг распалил буржуйку виденную ранее только в кино «Блокада», а тут здоровая русская печка, да что там может быть такого, пучок ковыля посуше, да берёзовые плети от ветвей отодрать, несколько разов дунуть и готово дело. Они свои дела продолжили творить, я принюхавшись к дыму, стал искать причину отсутствия напряжения на остальных лампочках. Бодров Сергей своё дело сделал, на всякий пожарный, как и положено, по прибытии в район, подключил кабель от ПЭСки с огрызком кабеля, выходящим с чёрного хода бункера и был таков, а каково качество освещения ему и дела не было, на очереди две штабные палатки, прибывающие салоны и их прицепы, наружное освещение времянки возле кухни, возле мест развёртывания палаток, да мало ли ещё чего. Возиться с резиновыми запотевшими кабелями с кучей соплей скруток дело не только не из приятных, а скорее опасных. В сыром промороженном подземном сооружении утечка тока через наспех накрученные узлы скруток с истлевшей от времени изоляцией гиблое в прямом смысле дело. Притянет, тут и останешься, прикаснётся другой к тебе, рядом ляжет. Бездумно нечего соваться в электричество, тут никакой спешки и гона, анализ состояния электропроводки и качества, ранее выполненных скруток, контакты в лампах и соединителях типа «лягушка». Конструкция необычная, но не сложная, проблема скорее оказалась надуманной, чем реальной, ларчик открывался проще не бывает. Лампы и цоколи патронов за долгое нахождение в сыром и влажном помещении срослись ржавчиной и окислами до того, что при попытке их замены, рассыпались пудрой вместе с патронами. Делать здесь мне было не чего, нужны были новые и патроны и лампы, надо было топать к истинному хозяину электрохозяйства Сергею Бодрову и говорить ему об этом. Старшина роты смотался, озадачив ранее меня и, я, оставив двух комендачей возиться дальше у печи, решил поискать электрика и попробовать сделать хоть, что-нибудь полезное за сегодня. Искать Сергея не требовалось, его уже старшина догадался пригнать следом за мной сюда, а тот, выслушав мой рассказ с подозрением и ревностью, решил самолично посетить бункер и убедиться в правдивости сделанных мною выводов. Сергею не понравилось, что у него на горизонте появился конкурент, понимающий толк в электрике и по глазам его я быстро это словил и почувствовал к себе холодок в его отношении. Но у него особо не собирались спрашивать мнения, завалил службу, получи помошника. Положение моё стало двойственным, я и регулировщик, и вдруг я электрик. То ли помошник нынешнему электрику, то ли самостоятельная личность, как хочешь, так и понимай, кого слушать и что дальше делать, что отвечать своему взводному, если кинутся искать, вопросов много, время идёт, надо чинить проводку, прохлаждаться ни к чему, можно было принять на веру и я уже крутил бы новые гирлянды в бункере. Время потеряли все и мы с электрикой и те бедолаги с печкой. С красными глазами они повылезали на свет божий и не могли откашляться от угарного газа дымившей печи. Сергей выгнал их обоих и погнал их за водилой комдива. Меня оставил без внимания у входа в бункер, а сам потопал в сторону капонира с чихающим дизелем за запасными патронами и шнурами. Минутой позже притащились духи неудачники во главе водилы комдива, в вытянутых руках которого была консервная банка наполненная чем-то, процессия приблизилась к оголовку трубы, выходящей из земляного холма, двое остались стоять остолопами, водила из старослужащих, занял положение на корточках и стал колдовать с оголовком. Управившись и открыв доступ к входу трубы, приговаривая слова типа « учитесь салаги, пока я живой», он вылил содержимое внутрь стальной трубы и стал шарить по карманам. Я с интересом следил за его действиями и догадался, что он будет дальше делать, я не мог пока вдуплить другого, а что, а внутрь печи нельзя было самому Бодрову соляры плеснуть на тряпку, зачем такой сложный кульбит с бензином и оголовком? Бодрова пока не было, он возился в ящиках ЗИПах своей электростанции и я застрял здесь у трубы. Интересно было увидеть продолжение. Водила достал пачку папирос, извлёк спички и по обыкновению все курильщиков стал угощать товарищей папиросами. Запалили спичку, прикурили от одной спички по очереди, загасили спичку и стали смаковать на свежем воздухе табачок. Табак говно, поговорили о говне, но признаваться, что жизнь не удалась не стали. Время шло, появился Серёга Бодров, мимо меня пронурнул в траншею и потопал без меня чинить гирлянду в бункер. Виду не стал подавать и набиваться тоже не стал, понял парня с полуслова, обидно отличному парню за прокол, да и не его вина в том, что полгода носа сюда никто не казал, а он вообще так крайним оказался, но в армии всё так, твоё электрохозяйство, делай, что хочешь, но чтоб комар носа никогда не подточил, за тебя никто не собирается огребать от начальства и тоже хотят выглядеть соответственно. Если ты в этом петришь, придумай способ, чтоб безотказно было всё, например сборку схемы на месте из заготовок патрон, лампа, кабель, штепсель. Раскидал под потолком розетки, примчался на учения, потыкал в лягушки штепсели и был таков. (Забегая вперёд я так и сделал потом эту проводку ). Отвлёкся я на минутку с обидами, пропустил главное. Коробок из под папирос был подпален и неожиданно для всех отпущен пальчиками прямо внутрь печной трубы, секунды не хватило на то, чтобы успеть хлопцам отвернуться, как столб пламени с грохотом вылетел в небеса, а из бункера хватаясь за лицо руками вылетел Серёга. Духи придурки так и оставили дверцу печи не закрытой. Серёга не знавший об этом и не предполагавший, что всё так повернётся, видно принялся чинить проводку не далеко от открытой дверцы, момент выхлопа пламени он зафиксировал автоматически и это спасло и его глаза и лицо в целом. Сноп огня выбило в открытую щель, следом за пламенем из печи наружу повылетало всё, чем успели духи напичкать упрямую печь, мусор, дрова, зола и по-моему сама сажа из трубы. Сергея окатило с ног до головы пылью, он мчался снизу вверх по не широкому проходу, зацеплялся о боковые стенки и плевался. Плевался, кашлял и матерился так, что духов ветром сдуло с бугра. Извиняясь и делая попытки примирения они издали молили не убивать и не придумав ничего лучшего, кинулись сами в бункер. Придурок, мудак, да пошёл ты на…., ты думай следующий раз, что делаешь, ты что не мог дождаться моего ухода, а? Козлина! Серёга, брат, я совсем забыл, что ты ещё там, да откуда я мог знать, да ты чё? Да я же ненарошно, братан, врежь если хочешь, мля, брат, прости, ну хочешь я для тебя чего-нибудь сделаю, а? Ну прости, ну в самом деле! Глянь, лицо не цело, а? Да цело, брат, всё цело, пойдём я водички горячей у адьюнкта стрельну и пожрать чего-нибудь сейчас сообразим, давай, соглашайся. Работу завалили, гирлянда осталась брошенной впопыхах внутри подземелья, духи улизнули дальше печкой заниматься, а мне пришлось по умолчанию продолжить работу Бодрова. Пока шёл перекур, духам была дана схема управления огнём из трубы. Оказывается за долгое время не использования печью, расположенной ниже уровня земли, возникает пробка из воздуха, которая удерживается разностью давлений, снаружи и изнутри. Эту пробку можно либо продуть воздухом наподобие пылесоса наоборот, либо вот таким старым дедовским способом, методом ведения огня с закрытых позиций, влил банку бензина, подождал несколько минут и батарея огонь! Последствия правда не предсказуемы, зато эффект отличный, раненный в душу боец Бодров не в счёт. Столб ликвидирован, можно растапливать печку. Столб ликвидирован, можно растапливать печку. Внутри помещения произошли значимые перемены, мусор, выброшенный взрывом был аккуратно заметён и брошен назад в полыхающую печь, сидя на корточках оба бойца управляли огнём, по очереди закидывали брикеты, печь их глотала и не могла насладиться топливом. Настроение и у меня и у самих хлопцев заметно пошло в гору, от печи повалило тепло, руки сами потянулись за проводами и патронами, изоляция с жил кабелей полетела долой, я нашёл применение своим способностям, мне было приятно, что работа моя важная, я внутри штаба, никто кроме меня в электрике не петрит, трогать не будут некоторое время, главное выполнить побыстрее работу, чтоб проверяющим понравиться с первого раза. Пыль потихоньку укладывалась на пол, стены начинали парить, помещение потихоньку стало превращаться в парную. Для подключения дополнительных гирлянд пришлось несколько раз вылезать из бункера и отключать электричество. Минут за тридцать я сумел управиться с освещением, помещение на совесть протопили, лампы искрились ярким светом, одно было, правда, не очень, запах сырости смешанный с паром и жаром был не пригоден для дыхания, проветривать помещение и не предполагалось, отдушин никаких не было и ничего не оставалось делать, как раскупорить запасный выход. Вреда от глупой затеи оказалось ещё больше, чем пользы, холодный воздух быстренько запарил и тамбур и само помещение штаба, тепло мигом улетучилось и дверцу пришлось в авральном порядке законопачивать по-новой, а что делать, с минуты на мину могут воспользоваться бункером, а он находится в плачевном состоянии. Какие здесь могут быть штабные игры, когда дышать не чем, а на улице теплее, чем здесь. Моя задача была полностью выполненной и я правильно подумал, что не плохо бы засвидетельствовать своё почтение старшине роты, доложить о проделанной работе и попросить самому убедиться в отличном освещении бункера. А почему нет, ждать, когда эту работу припишут Бодрову, который её не делал, а зачем меня тогда в электрики брали в роту? Он автоэлектрик, я настоящий с дипломом электромонтажник до 1000 вольт, не мне ли этим заниматься, а конкуренции я ему не составлю. Он по автоэлектрике, я по освещению и по сили, пусть крутит дизель, а я с кабелями буду заниматься. Мои мысли были услышаны, старшина роты оказался очень доволен и поговорив с моим взводным, прикомандировал меня к Серёге. Я был на седьмом небе, Серёге было, как мне показалось до лампочки. Я не имел тогда ещё информации, а Серёга уже паковал чемодан и собирался в отпуск. Так, что никакой подставы, всё давно было без меня расписано на более высоких уровнях. Я прыгал от радости и по сотому разу проходил и проверял состояние разбросанных прямо по снегу резиновых кабелей гадюк, тащился, что это очень опасные твари, смело, если требовалось, хватал их, отрывал им головы и соединял с новыми направлениями, гадюки только чпокали резиновыми герметичными бошками, часто на меня шипели, а иногда и плевались искрами, наподобие своих предшественников, змеев горынычей. Я чётко знал, что это безопасно, что снег и вода ток не проводят, вытворял процедуры у всех на виду и тайно насмехался над невежами.
Владимир Мельников : Окончание рассказа КШУ. Днём стало заметно теплее, к обеду я умаялся и стал подумывать о том, где бы найти такое местечко, чтобы и быть в теме и не спалиться, в случае розысков меня. О ночлеге тоже стоило подумать, в палатку я решил не идти, я знал, что там нас всех духов ожидает и намастырился пристроиться, где-то между бункером и дизелем Бодрова. Как показало время, я никому не был нужен, мои мопеды не обращали на меня внимания. Лампу я им в палатку кинул, как и просили, кинул и тройник с удлинителем для подключения обогревателя. Мною пока были довольны, самих пока тоже не особо трогали, так и дождались обеда. Завтрак я прозевал, когда он был, я и не понял, я всё ждал, что позовут, а оказалось тут каждый сам за себя, одним местом щёлкать не приветствуется. Зевнул, ну и молодец, дверцу захлопнули и были таковы. Лагерь, через час от момента развёртывания, пришёл в рабочее состояние, никто не бродил и не шатался без дела. Офицеры убыли в палаточный городок, караульные заняли свои места у выходов, водилы забились по щелям и кабинам, мопеды и комендачи принялись за уборку территории вокруг своих и штабных палаток, зенитчики, нацелив трубы в небо, дежурили вокруг штаба. Было смешно на них смотреть, но им наверное нравилось их состояние и значимость их службы. Таскаться с такими дурами по морозу целый день, да не смешите меня, никуда не отлучишься, никуда эту заразу не закинешь, сиди привязанный к ней и моли Бога, чтоб не забыли деды тебя сменить. Каждый оправдывает своё существование, оправдывал и я своё, но пожрать мне не довелось. Хоть и кашка парашка, но, сколько на завтрак хлеба можно было съесть, можно, наверное, даже и в кармане про запас заначить. Вот это мысль, как я раньше до этого не допетрил, а? Вот жизнь, до чего дожил, о чёрном куске хлеба думаю, как в Москве о наборе с чёрной икрой, какой позор, видели бы мои родители, чем я сейчас занимаюсь и во, что одет и каково мне здесь! Хорошо им о службе лялякать в письмах типа, служи сынок, не осрами нас родителей. На один день вас сюда ко мне, посмотрел бы, как вы тон песен сменили бы, да, что теперь после драки махать кулаками, выкручивайся, как получится, а письмах « у меня всё прекрасно!», а в обратных «ну и чудненько!». Время до обеда тянулось для меня, голодного, так долго, что я уморился смотреть на стрелки часов. Но зато каково было моё удивление, когда меня позвали первым к походной кухне на колёсах. Было за что, я всё правильно понял и делал так, как мне приказывали. Просили увеличить количество ламп в гирляндах наружного освещения, я увеличивал, просили погасить, гасил, просили салоны подключить к сети, я подключал. Им было светло и тепло и мне подфартило первый раз в жизни. Отвалили в котелок первого, что я еле с ним управился, второго дали, как всем, чай и хлеб. Нагруженный хавчиком, обвешанный бухтами проводов, автоматом и противогазом, я наверно был смешон, но зато счастлив и спокоен. Принимать пищу, а по русски, есть, мне доводилось когда-то на школьной зарнице, ничего удивительного. Но разница там всё же была. Тогда у меня полная сумка была бутербродов из дома и никто не вынуждал меня есть из котла гречку с дымком, сейчас же всё было намного понятней. Еды, кроме той, что мне выдали, до ужина не жди, думай, как её рациональнее распределить во времени. Не надирайся до отвала, через час с небольшим будешь клясть себя и шарить по пустым карманам. Не жри всё сразу, спрячь хлеб до вечера, спрячь и забудь, что спрятал. На первое-суп с лучком и рожками, на второе картошка тушёная с капустой, чай огонь и хлеб. Есть стоя не получилось, надо искать место сесть, но его нет. Думать некогда, половина бойцов уже повалилась прямо в снег, я туда же. Вроде не холодно, еда стынет, маши ложкой пока не припахали по глупости. Нет ничего вкуснее, чем горячая вода, со вкусом или без. Без горячего на морозе человеку полная труба и смерть. Суп с рожками летел в желудок со свистом, времени на передых и смакования ему никто не выделял, покидали кусками, принимай и выдавай скорее топливо-тепло, спасай живую душу от погибели. Хлеб спрятал по карманам, разжиться про запас постеснялся, понадеялся на свой. Котелок, как и все снегом и в рюкзак. В палатке ни минуты не оставаться, духи одного призыва, как сидели у печки, так и сидят в вечном наряде, как стояли с автоматом у мотоциклов в карауле, так и стоят дальше. Все смены их прошли, стоят за всех по очереди, хоть бы пожрать пацанов сменили, ироды. Вовремя меня старшина командировал, вали Вова наружу и чеши отселя к дизелю, может удастся на ночь куда пристроиться на ночлег. День показался, после порошего хавчика, удачным, от уборки территории я улизнул, от нарядов и караулов откосил, ну а то, что целый день сранья на морозе неприкаянным грешником болтаюсь от одной точки до другой, расценил для себя, как очень удачное и умное решение. Вечер позвал меня выкриками «фаза, дай свету!», работа закипела, лампочки вновь стали сначала бледно о себе заявлять в смеркающемся воздухе, потом стали более ярче сверкать и искриться, вечер надвинулся, пропала надежда на скорое возвращение в казарму. Ночь, запасной район, стук дизеля, вой генератора, нагрузка пошла расти, Бодров врубил запасной генератор в 10 киловатт и погнал меня по новой от нашего стойбища, до потребителей электроэнергии, пожелавших подключить тоже свои кунги, палатки, прицепы и штабные салоны. Я понял, что ночевать придётся по любому здесь и стал готовить речь, с которой должен буду подкатить к своему новому начальнику, на предмет своего поселенияв его апартаменты. Готовил речь, не представляя, где он сам проводит ночь, я для себя решил, что он это делает самостоятельно, не поселяясь в палатке автовзвода. Палатка меня пугала и я готов был ночевать стоя под кустом, лишь бы про меня не вспомнили, пусть холодно, но только бы на свободе. Момент, когда, что-то не то произошло в жизни лагеря, я опять упустил. Вместо того, чтобы начать сворачивать свою амуницию, я продолжал продираться сквозь подлые кусты березняка, стараясь напрямик пробросить новые линии электропитания, а лагерь втихую, не сообщив мне своё решение, начал в темпе вальса сворачивать свою бурную деятельность, отрубаясь от наших кабелей, запуская двигатели и начиная выдвижения из глубоких капониров с таким рёвом, что я потерялся и совсем не мог прийти в себя. То ли дальше продолжать разматывать отрезки кабелей по кустам, то ли ломиться в лагерь и узнавать причину шабоша, а тут новая напасть, мои кабели начал кто-то невидимый утаскивать назад, да стаким усилием, что пришлось их бросить и не долго думая рвануть по их следам. Машины ревели и выбирались из капониров наверх, здавали снова назад и выдёргивали каждый свой прицепы, виражировали и без зазрения совести наматывали наши кабели на свои колёса, часть уличного освещения накрылась, лагерь погрузился во мрак, дизель отрубился или это за него сделал Сергей Бодров, я так и не понял, в глазах у меня остались одни жёлтые пятна, как от электросварки. С яркого света, темень показалась ещё чернее, я потерял все ориентиры и направления. Одно я не мог не делать, это по инерции спасать кабели и гирлянды, бросаясь под колёса и сдёргивая гирлянды ещё горячими лампочками. Как это надо на самом деле делать и в каком порядке, знал только сам хозяин электрики, но не думаю, что я навредил ему чем-то. Кучу мотков кабелей и гирлянд с лампочками я успел выхватить и не дать угробить водилам, что-то потерялось в потёмках, часть направлений я не прокладывал и не знал об их существовании, но дело было сделано. Потери были, как потом говорил Сергей, но в пределах нормы и это оказалось поправимо. Мною он (молчун и не говорун) оказался вполне доволен, пожал руку на прощание и сказал «дуй к мопедам, места в кабине лишнего нет!». Мопеды выскочили из лагеря первыми, палатку закинули в нашу «зебру» ГАЗ-66, печку следом и только их и видели. Место мне нашлось не в мотоцикле, а естественно в кузове той же машины, куда закинули палатку и печку. Мало того, что мне нашлось место и про меня в этот раз не забыли, мне ещё и выпало особое задание партии и советского правительства, как выразился сам командир взвода, находиться в кузове и следить за тем, чтобы палатка не сползала вплотную к горячей печке с трубами, которые лежали особняком и пыхали жаром. Шок от быстрого сворачивания лагеря прошёл, я улёгся на палатку, в печку упёрся ногами и полез за «зайчиком» в карман бушлата, где лежали пара ломтей хлеба, оставшегося с обеда. Жизнь мне показалась в армии терпимой, а когда есть любимая работа по электрике, так вообще великолепной. Хлебом я подавился и от возлежания отказался, из положения лёжа на первых ухабах колеи меня подкинуло под самый тент, про палатку и печку я забыл в те же секунды, надо было цепляться за всё возможное, что могло меня удержать в ненагруженной двухмостовой машине, которую и кидало и било в колеях, как не бьют машины на испытаниях сами испытатели. Ито ли колеи были глубокие, то ли эта машина по другому ездить не умеет, но пока не выехали на крепкую штрассу, думать о спасении некой палатки у меня и в голове не было. Далее всё улеглось и образумилось, вездеход пошёл хорошим накатом по ровному, как зеркало покрытию и я даже рискнул завалиться снова в горизонтальное состояние души. Учения закончились общим построение перед КПП парка, лучшие получили благодарности, кому-то объявили долгожданный отпуск, машины погнали на дозаправку в нашем парке, потом их разместили по своим местам, мотоциклы заправлять не разрешили, ни к чему, до утра очередь растягивать, мы усталые, но довольные побрели строем в казарму сдавать оружие, скидывать регулировочную форму, жизнь стала возвращаться в обычное русло, всё, как всегда, хотя для нас это было впервой. Ужинать нам пришлось в своей столовой, далее вечерняя поверка, отбой и глубокий сон с кошмарами лесной жизни и проколами. Но то было во сне, то было личное, то была работа мозга, для общества это было не опасно, а для меня полезно. На следующий день было всё, как всегда, кроме одного, на которое даже командир роты обратил внимание, обратил внимание и сделал замечания. Писем ему на проверку поступило столько, что он давно такого не упомнит, а сказочных историй и того больше. Не марайте бумагу приписками, а служите, как пишете домой!
sergei: Так!!!Учебный год начался,видать и зачеты тоже!!!Во время ответов студентов,что бы не свихнуться,Володя пишет мемуары!!!!Сразу как осилить????
свн: постепенно осилим !!!
sergei: Это точно!!!Первый этап тревоги прочитал.На большее ,сегодня сил не хватит!!!ну,так ,пока еще напишет!!!Володя,давай.выжимай гуталин из новобранцев!!!
Владимир Мельников : Очень жалею, что побоялся тогда записывать, желание было, память держала всё отлично, долго помнил, а потом жизненные мелочи стали затирать и накладывать новое, ладно, вспомним потихоньку. В разные периоды смотрел на события по разному. К службе все долго привыкали, брыкались, сопротивлялись, бастовали и вредили. Гоняли нас всех очень крепко, не успевали увёртываться, не старослужащие, так командиры. Оно, если смотреть с человеческой точки зрения, то зверство так поступать и насилие, а с точки зрения военных действий, так с теми умениями и опытом нас поубивали бы в первом бы бою. И тогда я это понимал, что с той техникой воевать позорно и бесперспективно. Техника времён 45 года не старше, чего нахватались у тех же немцев, на том и воюем. Машины с их проходимостью не лучше машин военного периода. Конечно по автомагистралям топить это красиво, но съехав в лес и низины, без БТРов труба. Волоком на пузе. К концу 1982 года стали появляться машины и танки поновее и попроходимее, но на моих фотках техника музейной редкости.
свн: Володя!!! Всё познается в сравнении!!!! Но....если вспомнить 82г. вооружение дивизии (если уж ты заговорил о технике 27 мсд) в целом!!!, то она давала большую фору некоторым дивизиям ГСВГ, не говоря-уж о внутренних округах.....А с конца 82г и по 86 г..-СУПЕРдивизия!!!! Таких больше нет!!!!!Но человеческий фактор (знания, умение, желание...честная "работа-служба" в конце то концов...)...наш менталитет не раскрыл полный потенциал соединения...Это очень актуальная тема!!!! .....Твоя хваленая Таманка -жалкое подобие бывшей той-30-и летней давности 27МСД!!! ...в том числе и ты!!!! Ты не знаешь даже элементарщины!!!!! Нафуй мне КАМАЗ или УРАЛ -4320....я-бы выбрал ЗиЛ-157 1960гр ...(это по авто) Танк Т-62, полученный 27 мсд в конце 60-х-начале 70-х не уступал Лео-1 и М60 амеров..., не говоря -уж о французах и прочих европоидах... Артиллерия превосходила даже ... Авиация-МиГари-17, 19, 21....по-моему равнозначны с Ф-4"Фантомами"....миражи еще не пошли... Какие претензии к тем временам ..?????? Да если-б В НАШЕ дерьмократичное время было такое отношение к Вооруж.Силам как тогда..., то...то ....хрен знает...
Владимир Мельников : Василий, я говорю о том, что я видел молодым и глупым, стоя на перкрёстке. То, что тащилось в колонне, нельзя было назвать транспортным средством, те БТР и танки, что мы регулировали, это не было боевой техникой. Это даже не было учебной техникой. Глядя, кто призывался и из каких республик, видя, как одним танком с парой рабочих аккумуляторов пытались завести один танк, а потом этим танком выдёргивали на тросах, крест накрест прехлёстнуты, другой танк и гоняли его по плацу в ораниенбауме, потом таким образом заводили другие и выстраивались колонной, а заведённые машины успевали сдохнуть и их просто брали на буксир и так до самого галле позоря всюГСВГ тащили и давили припаркованные трабанты... Нельзя было те танки вводить по праздникам на усиление, это позор. Что могли те танки и их экипажи я сильно сомневаюсь. Пришли весной пацаны из Калининграда Кёнигсберга и то же самое про танки рассказали и что от них внутри осталось, что твориться в подмосковных дивизиях и как обащаются с техникой солдаты... Да, именно человеческий фактор. Мармон с гидроусилителем руля и генератором переменного тока, вещь и до сих пор. На пол тыка быстрее и тише заводится ЗИЛ 131. ЗИЛ- 131 корова на льду и пердун. От него рёву и буксования больше, чем пользы. Вода попала в систему электронного зажигания и готова коробочка. Согласен, ГАЗ66 во всех отношениях прелесть.Сколько он нас выручал своей неубиваемой надёжностью и проходимостью. Не могли БТР послевоенного выпуска соперничать с войсками Бельгийской дивизии, что была на той стороне. Нельзя было на КРАЗАХ убитых до смерти довезти понтоны, на эти машины было просто жалко смотреть. Техника даже в нашей роте при штабе не только плохо обслуживалась, она просто убивалась раньше времени тупыми водилами, которых зампотех и взводный лупили, но им по молодости лет не пониманию сложной техники было не осилить даже ЗИЛ 131. За управление МТО и заправщика УРАЛа садились либо сами прапорщики, либо командиры взвода. Технику гробили и доводили до полного разрушения, спихивали в полуразобранном состоянии на целину и пробовали обзавестись новой. Как могли управлять огнём в бою лейтенанты и прапорщики, когда водилы БТРов могли понимать управление только ударами сапог по плечам, сидя на подушке открытого люка. БТРы лезли не разбирая дороги, мы убегали от них с перекрёстка, они рулили поперёк магистралей и городских улиц, позор да и только. А немцы тихонько на это смотрели. Был я на летней и зимней дивизионках. Зимняя не получилась вообще. Переправу зимой 1981 года так и не смогли навести через Эльбу по льду. Так мы и уехали не переправившись через реку. Околели в валенках и намордниках в кузовах своих "зебр". Запомнилось по сей дей. Летняя дивизионка не лучше получилась, спалили новый Т-82, скандал был до неба. Нас тащили на том берегу волоком по глубоким колеям БТРы в гору, своим ходом никто не мог взбираться по такому рыхлому песку, раскатанному так, что он превратился в обычные окопы. Встречаться техника стала только к концу службы, а так, одни машины 20-30 летней давности. Согласен, наши ЗИСы и полуторки по проходимости оказались выше машин западных производителей. Попервах поэксплуатировали их немцы, но время утекло и прогресс шагнул далеко. На парадах в Москве мы видели такую классную технику, а попав в Галле просто отчаялись и растерялись и не знали как это объяснить. Я и в самом деле к этой технике иначе чем, как уучебной и не относился, как в автошколе, какую дали для изучения машину, на такой и сдавали вождение. Василий, не обижайся, я и в самом деле даже уволившись считал, что хорошая техника попрятана на случай войны, честное слово, я верил советской власти и знал, что у нас всё есть и иначе быть не может. Я видел ведь в Калинине в кадрированной дивизии очень хорошую технику и считал, что на таких колодках и у нас в ГАлле всё стоит. Одних крокодилов сколько только было, двух и трёх осных и чего они делали в 1982 году. Это зима как раз.
свн: Владимир Мельников пишет: при штабе не только плохо обслуживалась, она просто убивалась раньше времени тупыми водилами, которых зампотех и взводный лупили, но им по молодости лет не пониманию сложной техники ....вот , Володя, одни из причин...-1."лень Матушка"!!! учить матчасть (потому-как ТО и ИЭ изделий шла на подтирание ....в лучшем случае...)....2.Технический прогресс того времени опередил, вероятно, интеллектуальное развитие молодого человека социалистич. общества....(хорошо, что не дошли до всеобщего высшего образования...)...3....все "временщики"!!!!...-после нас -хоть потоп!!!
Владимир Мельников : Василий, согласен, но мы стобой не могли призывать абы кого и абы куда. Я видел на примере нашей роты, кто имел какое образование и как относился к матчасти. Если водиле по фамилии Сорока, говорят, натри канифолью тормозные колодки, он натирает, собирает тормозной барабан и зампотех на дорожке, размеченной краской, проверяет тормозной путь с этим бойцом и разбивает лбом стекло УАЗа, тормоза заклинивает и машину так крутит, а зампотех хватает каску и лупит идиота до смерти ею, вытирая кровь со лба, а идиоты гогочут над обоими, чего говорить о технической подготовке СОРОК. Товарищ был призван и обучен военкоматами на скорую руку, а проверять не кому, да и что толку проверять, когда набрали сначала, кого дали, штат заполнили, а воевать с этим самым, кого дали, типа все должны учавствовать в войне. Движки мы собирали по памяти, типа сначала разбирали и чтобы не запутаться, раскладывали запчасти по столам, потом догадывались из-за чего могло не быть давления масла и пытались, то вкладыши заменить, то кольца переставить, всё опытным путём. Радовались, когда, что-то получалось и сами себя величали мотылями и спецами, глупость это и разгильдяйство. Конструктор лего. На целину собирая машины, тащили с них на свои всё, что было меньше убито, руководил спасением наших машин зампотех. Дубы водилы, которые знали, что баранка это руль и им правят, не важно в ворота или забор, а педали нужны для торможения и выжимания сцепления, но какая из них для чего, проверяли опять на разогнанной машине опытным путём. Сколько палок изломал на нас зампотех не счесть, сколько мы добра угробили, не посчитать, никому дела не было до той гробины, которую тебе передали старослужащие. Не получалось у одного, передавали машину другому, третьему. Я помню наш доходягу мармон, что ходил под ПЭСкой. Спасибо целинникам, убили на целине и машину смогли нам пригнать новую, не чета старым мармонам, вот это была вещь. Красавец, мягче БТРа шёл по целине на полуспущенных, такси не машина. Убили мы его, въехав к немцам в канаву, когда одна полуось с переднего моста гавкнула, угробили и мотор и ходовую, а после моего дембеля на КШУ и дизель убили мои сменщики, произошёл гидроудар в дизеле и как их не поубивало, ума не приложу. Бензиновый агрегат ПЭС на 10 килловат, прицеп наш, разбили ещё при мне чёрнопогонники на марше прямо посреди старинной улицы на перекрёстке и ведь предупреждал нас тот старший прапорщик, что у их УРАЛа тормозов нет, не успели проскочить , светофор пыхнул, регуля не было и нас так размазало бошками о кабину, а от прицепа только мокрая лужа аккумяляторной кислоты и кипятка из радиатора осталась. Помпу в дребезги, из картера масла лужа, всё покорёжено и раскурочено, а нас поперёк улицы развернуло. Руки, ноги тряслись, боялись кабину открыть, казалось УРАЛ всё сунется и корёжит нас, какой позор перетерпели на глазах у немцев. Прапор и так бегал и сяк, а наших старших в колоне не было, все ушли вперёд, как на глаза им показаться, сможем ли сами доехать, да мало доехать, ещё и разворачиватьПЭС надо и электричество давать. УРАЛу тоже мордешник раскурочили, но ему пофигу наши удары. Дотянули и мы и они, пили потом нани прапора горькую, а нас мудаками обозвали и второй отпуск мой отсрочили надолго. Всё было, я не относился к происходящему как к настоящему, просто жили в Германии НАВЕКИ. Она была нашей, боялся весь мир нас, плевать нам было на наши бытовые мелочи, мы победители и наша Европа, а всё, что надо полно в закромах родины, а технику мы считали чисто покататься и пройти курс службы, как в автошколе. Никто автошкольную машину не считает машиной, это тренажёр для её разрушения учениками на дороге и жизнь её давно не числится. Накатали опыт, пригнали новую с базы и катай новичков дальше, начнётся война, сядем за настоящую современную технику, выгоним Т-72 и Т-8о из ангаров, сядем за дизельные уралы, заполнят рожки настоящими патронами, в кобуру регуля сунут пестик, а на мопед поставят МГ-42 и поедем мы до Ла-Манша.
свн: Владимир Мельников пишет: мопед поставят МГ-42 и поедем мы до Ла-Манша. ...и вдруг откуда ни возьмись появился "вротябись"-михаил сергеич ..ну а что..., правда на мопед лучше уж поставить ДШК или НСВТ, в крайнем случае-КПВТ
sergei: Володя,сам провел на дорогах Германии, во время регулировок,кучу времени.На посту ,где стоял мой броник,во время 500 км марша БТР-ом придавилок забору немецкую семью!!!Удручающее зрелище...И офицер сидел как надо и командывал ногами...всё так...Только основной процент техник проходил мощно и слажено.А тот,что тянули и толкали входил в статистическую погрешность.Как и количество чмырей в каждом подразделении....
ВВГ: Владимир Мельников пишет: То, что тащилось в колонне, нельзя было назвать транспортным средством, те БТР и танки, что мы регулировали, это не было боевой техникой. Хочется подискутировать. Т.е. то что БТР, с 2 двигателями газ 51 действительно, не совсем удачная машина, я согласен (на дивизионке по ним дорогу можно было найти и без регулировщиков), но не более того, то что современный БТР внешне практически не отличается от первого, и покупается за рубежом, говорит о принципиально удачном конструктивном решении решении. Владимир Мельников пишет: Нельзя было те танки вводить по праздникам на усиление, это позор. И в Москву 1991 и 1993 года танки вводить не было необходимости, как и усиливать дежурство на всех гражданских предприятиях. И танки здесь не причём, и Германские и наши дороги проектируются не под них. Это на менталитет это наша родная дубизма, кстати не зависящая от типа государственного устройства Владимир Мельников пишет: Не могли БТР послевоенного выпуска соперничать с войсками Бельгийской дивизии, что была на той стороне. Конкурировала в своё время и в Африке и других местах, а для нескольких часов боя и этого было достаточно. Нельзя было на КРАЗАХ убитых до смерти довезти понтоны, на эти машины было просто жалко смотреть Мерседесы на эвакуаторах, думаю и с Москве не редкость... Пантонная наверное рота была в саперном батальоне, я был с ними в лагерях и они со своей задачей по моему справлялись Техника даже в нашей роте при штабе не только плохо обслуживалась, она просто убивалась раньше времени тупыми водилами, которых зампотех и взводный лупили, но им по молодости лет не пониманию сложной техники было не осилить даже ЗИЛ 131. Глупо винить первокласника за то, что он не может решать логарифмы, специалистов нужно подбирать и готовить. Кроме того, по определению водитель это тот кто водит машину, обслуживать должны техники. А когда это всё это взвалить на 18-летнего пацана окончившего 4-5 месячные курсы... Опять причина в подготовке кадров. А с палками бегали тупые зампотехи и взводные, которые сами были ещё "зёлёными", Владимир Мельников пишет: За управление МТО и заправщика УРАЛа садились либо сами прапорщики, либо командиры взвода. Технику гробили и доводили до полного разрушения, спихивали в полуразобранном состоянии на целину и пробовали обзавестись новой. В нащей роте Топливозаправщиками управляли сами солдаты, разве что на 1 учениях они были на подхвате, то же и по МТО, ею управлял командир техотделения, а вот пользоваться всей её начинкой не позволяли. солдатские руки дешевле обходились... Владимир Мельников пишет: Был я на летней и зимней дивизионках. Зимняя не получилась вообще. Переправу зимой 1981 года так и не смогли навести через Эльбу по льду. Так мы и уехали не переправившись через реку. Околели в валенках и намордниках в кузовах своих "зебр". И летняя и зимняя дивизионка пришлись на 1 год моей службы, приходилось по пантонам ночью форсировать Эльбу,- как по автостраде, и Шпрее (понтоны вдоль), чуть страшнее, но тоже пыль. На втором году я летел по пантонам так, что бы при съезде с них искупать зевак, "кайфануть..." Запомнилось по сей дей. Летняя дивизионка не лучше получилась, спалили новый Т-82, скандал был до неба. В Хромой лошади люди сгорели, и не только в ней, Ту 154 загорелся на полосе.... Но ведь и электриков током убивает... Опять пренебрежение ТБ и орг причины..
sergei: ВВГ пишет: с 2 двигателями газ 51 двигатель на БТР Газ 49 б.90 л/с.В сумме-180. 4 ведущих моста и раздатка ,воздушная подкачка -делает машину достаточно проходимой.Сам проверял и преодалевал...Вопрос в том.как обслуживалась и содержалась...Здесь и определенный процент жлобства и сроков эксплуатации агрегата решали многое.
полная версия страницы