Форум » Армейский юмор » Армейские байки (часть 2) » Ответить
Армейские байки (часть 2)
Admin: Различные рассказы армейской службы,страшилки и байки.....
sergei: А мировое сообщество ни как не решит проблему с пиратством... Нормализация обстановки в проливе Знакомый моряк рассказывал. Пару лет назад на отрезке от Индии до Суэца им выделили двух охранников с калашами, как средство от сомалийских пиратов. Охранники дурели со скуки и развлекались стрельбой по пивным банкам. Давали пальнуть и экипажу. Объяснили, что всё равно боекомплект спишут на геройское отражение пиратского нападения. За этим безобразием внимательно наблюдал любимец экипажа, юный бортовой шимпанзе по кличке Абдула. Персонажа «Белого солнца пустыни» он напоминал своей выдержкой и несуетливостью, качества для обезьян редкостные, за что и получил своё прозвище. Стрельба ему очевидно нравилась. Но ближе к Баб-эль-Мандебскому проливу вокруг появились во множестве другие суда, пальба прекратилась. Абдуле стало скучно, он требовал продолжения банкета и тянулся к автомату уже сам. Его решили утешить, надели каску, повесили на грудь автомат и принялись фотографировать, чтобы потом ему же и показать – себя на фотках Абдула узнавал легко. Автомат был на предохранителе, поэтому ничего опасного в такой съёмке не было. Казалось экипажу. Быстрым движением Абдула сдёрнул затвор и нажал на курок. Автомат Калашникова в руках обезьяны, как и любого новобранца – страшное оружие. От ужаса он его не отпустил, пока весь рожок не вылетел в воздух. Отдачей Абдулу бросило на палубу и потащило по ней с тактовой частотой десять выстрелов в секунду. Он превратился в классический реактивный движитель, пока не упёрся спиной в рубку. Далее он продолжал стрельбу в упоре сидя. К чести примата, все пули ушли в небо. Его хотели сильно побить, но к тому времени, когда его наконец поймали, обстановка сильно изменилась. В отличие от экипажа, который мало что успел разглядеть в положении мордой об палубу, с окрестных сомалийских катеров и лодок эта сцена обыденной жизни российского судна просматривалась великолепно. Все они, в основном конечно мирные граждане, удалились на почтительное расстояние, а пара катеров вообще скрылась с горизонта….
свн: Министра обороны спросили: - Какие церковные звания будут введены в армии? Министр обороны ответил: - Митрополита и митрозамполита.
Владимир Мельников : Продолжение рассказов про жизнь солдата в комендантской роте. Марш 500 км и обратно. Марш 500 км Снова пошёл мокрый снег, снова месим сало сапогами, на мысах сапог оно скапливается смальцем и отваливается под тяжестью собственного веса, песня, петая нами ни в пи через ду, ни в красную армию, какая нафиг песня, когда сейчас, сразу по прибытию с завтрака упор лёжа, под машину ползком, шагом марш. Сколько можно откладывать, столько и отодвигали проблему, 500 км марш должен и состоится по любому, никуда от него не деться, хотя попытки шлангонуть у некоторых были. Некоторые, это все кому на холоде придётся мёрзнуть, а кандидатов на это можно найти среди регулей, то есть, эта проблема касалась естественным образом и меня. И хочется выскочить немцев шугонуть, и покрасоваться хочется, но мёрзнуть, вот этого точно я не хотел, кому охота по собственной воле вымораживать себя за здорово живёшь, жить хочется в нормальных условиях даже находясь в армии, я не собирался переставать быть человеком ни в каких условиях, а вот шлангонуть в нарядах не получилось. Прогнуться не смог в обратную от службы сторону, места были забронированы задолго до нашего призыва и были расписаны в книге записей нарядов на пол года вперёд и оставалось сегодня тоже ложиться кверху брюхом на кусок оргалита и вместе со всеми чинить машины своей роты. На работы дармовые привлекались все свободные от наряда бойцы, все кто мог лежать, ложились и только по форме сапог можно было определить, духи или старички копошатся над раздаткой многоосной машины. Завтрак из каши, гречневого продела, лежал тёпленьким комочком в желудке и грел душу. Чай, хлеб с маслом, а что дома ели на завтрак? Бутерброд с варёной колбасой, бутерброд с сыром или творог, кашу, если успевали на учёбу, не помню, хватало ли мне того рациона, но сейчас этой нормы только на один час, да, пожалуй, что на час, а потом вместо еды или думать о ней до половины второго или крутить гайки. Живёшь малым, о большем не получается. Вчера пришли аж сразу два письма от дембелей, один пишет давно, чувак затосковал по армии не своевременно, надо было ему оставаться тут до ящика, чтобы так тосковать, да писать письма на ПП 35100 «Р», второй поумней, написал первое и из содержания письма, второе писать не планирует, написал последнему дембелю, зависшему в роте, которого до сих пор так и не демебелизовали, завис без военника и без прав, всё одним разом спёрли и спрятали духи, ну, так ему и надо, надо было раньше об этом думать, да рукам волю не давать. Надо было, как все, сбавлять обороты и переводить стрелки на кандидатов, а молодых не дрочить и не избивать. Что там они-то писали из Союза? Что ждали дома, гуляли неделю, машину дали КАМАз, урожай влупили в закрома Родины, денег на буряке заработал, магнитофон купил с кассетами итальянцев, что ответили на письма друзья по службе, вот кажется и всё, что понял из рассказов о письме Генки. Да, забыл, пишет, что чувиха оказалась стервой и в первый же вечер он послал её куда подальше, что за время службы подросли такие сладенькие карамельки, что стоило огород городить и писать ей столько писем, писать, привлекая к этому ротных сочинителей, плевать она хотела на его армейские подвиги вместе с лишениями и тяготами, оттуда оно смотрится совсем иначе всё наше бытие. А вот это повод задуматься самому и принять во внимание, хотя без надежды и мечты можно чокнуться по-бырому и сыграть в петельку, выстроганную из поясного ремешка. Буду продолжать писать и пытать, чи любишь, чи не? Письмо пришло, отвечать не спешит никто, вот она и дружба, пока всё хорошо у тебя, ничего предпринимать не буду. А сала помесить придётся, снег зарядил с дождём и к вечеру обязательно приморозит. Что за страна, что за погода, взял бы да вывалил по колено до весны, а то….Наряд попрятался по норам и на крыльце роты никто нас не встречает, никому мы не нужны, подавай тепло и носа в профиль не кажи. Везёт некоторым, а мы снова мокрые, как мыши, когда эта ПШ теперь высохнет и почему нельзя в столовую ходить в бушлатах или шинелях, почему надо обязательно мокнуть и колотун терпеть, а путь туда и обратно не маленький. Напялили бушлаты-фуфайки, пошло испарение от сырого белья, покрутишься пару-тройку часов не входя в казарму или под навес и это станет таким же мокрым и тяжёлым, во, жизнь а сколько до того дембеля и домой про это не пропишешь, стыдно и за себя обидно. Развод на работы сегодня пахнет грозой, сроки выполнения ремонтных и профилактических работ истекли вчера, пора последней проверки состояния, завтра оказывается марш, вон он приказ в руках командира роты, вон она строгость на лицах прапорщиков и зампотеха. Марш 500 км не шутки, дай Бог вернуться без потерь живой и мёртвой силы. Чтение приказа прибавило мурашек по телу и ударов по почкам, вчерашнее припомнилось сегодня, одному-двум повезло не попасть на марш-бросок ротного, который он давеча учинил, стой Вова и терпи, перехватывая дыхание и удерживая в блоке мышцы тела и живота, иначе выпадут твои почки прямо в подштаники, тогда каюк, тогда инвалидность детства, лучше бы я со всеми вчера умирал за компанию, в армии оказывается ничего и никому не прощается и лучше сдохнуть вместе со всеми. Приказ зачитали, по почкам настучали, взвод направо, левое плечо вперёд шагом марш…И взводы один за другим стали выруливать колоннами и брать направление к автопарку, который располагался тут же, сзади тебя в полутора метрах, но для того, чтобы попасть в него надо было обходить казарму, выдвигаясь к площади перед штабом и артполком, там были главные ворота, там нас уже ждал дневальный и был готов при приближении к будке КПП мигом отворить обе створки ворот. Одна половинка взвода мотоциклистов отправлялась на уборку территории от мокрого снега, другая шла помогать ремонтировать технику взводу обслуживания. Свои мотоциклы К-750 были на мази, теперь очередь за техникой из другого взвода. Парк у роты очень приличный, что по территории, что по содержанию машин и разных прицепов, своя заправка, своя мойка, своя яма с тельфером, своя рембаза и сварочный пост, тут же находится и территория спорт городка, не парк, а конфетка, интересно, а что немцы из люфтвафе тут хранили, технику или самолёты? Для самолётов ангары подходят, но по количеству годятся разве, что для двух-трёх машин, а что, а если предположим тут школа была, то почему бы и не запихнуцть сюда учебные машины, выкатил перед ангаром и изучай матчасть или радиодело. Штаб у них конечно тоже был в том же здании, что и наш сейчас, по другому и не мыслится, интересно, много ли народу тут было и почему казармы не разбомбили, для кого оставляли? А, точно, они же, немцы, сами американцам шли на Запад делать ручки в гору, а те, известное дело, казармы и городок для сэбэ трошки хотели оставить, но почему ушли отсюда и городок целёхоньким оставили? Тягостно и радостно от того, что служишь не в Союзе, одна радость, будет о чём брехать, а брехать о многом можно, вон сколько событий произошло, рассказать, так не поверят, скажут, придумал, а ворота у боксов уже поехали собираться в гармошку, сейчас машины станут выгонять. Как не охота ничего делать, откуда такая ненависть к труду, я ведь не был на гражданке таким, здесь тоже стараюсь с собою вести войну, но ничего не могу поделать, из нас, молодых, никто не проявляет пока инициативы взять, да и добровольно, что-нибудь смастырить, только из-под палки. Говорят, что через это все призывы проходят, говорят, что через год, сами работу просить станете, а за пол года до дембеля вешаться от безделья станете, за дембельскую работу драться станете ничего не прося взамен, когда это будет, а сейчас кто-то там по нашу душу уже кричит в голос, пора откликаться и выходить из ступора, иначе снова по почкам схлопочем. Куда-куда залезать, в котлы? В какие котлы? В походную кухню, там есть котлы, никогда не мог подумать, что жрачку можно прямо на ходу готовить, а дрова или там угольком топят, солярой, и это после соляры можно в пищу принимать, как на соляре можно обед приготовить, да ещё в движении. В Калинине готовили на дровах в походных кухнях военной поры, грязь кругом, слякоть, всё мокрое, сыро, картошку прямо на улице чистили, там же рядом с казармами, в глубине от плаца, дрова пилой двуручной шмыгали, потом топором по сырым тополям колотили, потом в печку совали, потом тряпку в соляре моченную подкладывали под них, а потом такую чёрную дымину глотали у двухколёсных печек, прям не хуже чем в крематории, а тут внутри кунга, надо соглашаться. Работа оказалась не пыльная, скорее наоборот, всучили половинки лезвий и запихнули кверху жопой в котлы и окружающее их пространство, заставили скоблить черноту на нержавейке и самих котлов и по всем швам и изгибам хлеборезки, шкафов для хранения посуды и причиндалов повара, заставили, потому, что других слов пока не знали и всё, что было связано с работой, считали не службой в армии и говорили искренне, заставили козлы. Никогда работу мы не воспринимали, как ту службу, про которую слышали на гражданке, служба для нас начиналась с побудки по тревоге, получения оружия и выезда в запасной район, а далее по плану войны, это служба, когда ты верхом на мотоцикле или в кузове «зебры», а остальное просто эксплуатирование бойца, вот с ненавистью любую работу и делали, а почему, сам не знаю и ведь никто плохому специально не учил, может причина была в парнях разного призыва, одним, типа, работа на миллиметр почище, а другим, типа, возиться с бритовками в дерьме, а сам хозяин машины, да повар только стружку будут с нас снимать, да? Да, Вова, да, ныряй глубже в шкафы, на улице ещё хуже у людей работёнка, скобли помедленне, глядишь до обеда и протянешь, а те двое, что на склад отправлены намедни, может чего украдут и стобой поделятся, жрать никогда не вредно, жрать и спать. Работа для умных, так выразился водила машины и он оказался прав, одному за таким занятием есть о чём поразмыслить и о чём помечтать, кого вспомнить и о чём пожалеть. А жалеть было о чём, учёба в институте накрылась медным тазом, долг Родине оказался слишком великим и дай Бог, чтобы двумя годами от него смог отделаться, дай Бог, чтоб не накинули, были приказы по ГСВГ, когда солдат отправляли за провинности в дисбат, а потом им предстояло ещё и дослуживать свои оставшиеся сроки, дослуживать на родине, в Союзе, ничего хорошего, скобли и переводи мысли на позитив. Украли банку горохового концентрата, до этого пробовать такую вкуснятину не доводилось, концентрат из риса оказался дрянью, концентрат из перловки в разогретом виде необыкновенно вкусная вещь, тушёнка свинная в банках из под солидола, не имеет вкусовых аналогов гражданской пищи, с нею только разве холодец в состоянии тягаться или домашняя колбаса. Стоп, меняем тему, банка на четверых для такой темы слишком мала, но большего достать не удалось. Продукты из вещмешков разложили по полкам вместе с водилой, банкой пришлось делиться тоже, а куда деваться, машина его, а в другом месте светиться нельзя, за воровство можно и на губу вместо марша попасть, но на пятерых одну банку? Можно я в следующий раз? Нет, не собираюсь вас закладывать, просто боюсь очередь до меня не успеет дойти, у хозяина машины самодельная деревянная ложка и её истинной вместимости никто из присутствующих не знает. Ложка в банку не влезла, она была продемонстрирована по другому случаю, ложка выручала хозяина, когда надо было быстро снять пробу помогая повару, это первая необходимость и вторая, это, когда времени в обрез, а хлебать приходится на ходу за рулём и обычная ложка только злит хозяина и не зачерпывает еду, а то и того хуже, проливает её на штаны и гимнастёрку хозяина. Деревянная ложка была холодней для губ и вкуснее при поедании обедов, ужинов и завтраков. Ложку похвалили, холодной каши из месива гороха с запахом мяса попробовали, но на этом успокоиться так и не смогли, аппетит растравили и теперь стали строить планы, у кого, чем можно ещё разжиться и не придумав ничего стали подолжать делать уборку, мечтая запасаться продуктами на учения и марши, когда сами станем старшими хоть на полгода, пол года, это срок для нас. Пока мы с товарищами драили машину, сначала изнутри, а затем и снаружи на мойке, пока коченели наши руки на холоде от ледяной воды, на дивизионный ПАХ сгоняли за хлебом другие. Нашим планам, попасть сегодня туда, не суждено было сбыться, а мы надеялись на это, мы так для себя определили, что, раз нас прикомандировали к походной кухне на ЗИЛ-131, то и за хлебом сподобят непременно нас, ведь полуприцеп-будка-хлебовозка, именно к кухне и прицеплялась, а раз прикреплена была за этой машиной, то за хлебом нас на ней и пошлют затариваться на марш, да мимо, мимо прошла удача, одной банкой так и пришлось обойтись, хлебо разжиться не получилось. За хлебом снарядили снова тот самый зилок 130, на фаркоп которого и оказалась прицепленой наша славная кормилица-хлебовозка, обломались по всем фронтам, ну, что поделаешь, не всё коту масленница, поедим хлебушка из будки завтра в обед на марше. Двое суток будет всё это длиться, это сколько же они хлеба в будку запихнули, сколько же раз мы будем делать остановки и днёвки, крупы, макарон, лука, картошки и всё это продолжают разгружать и уже без нашей помощи запихивать в автопак на колёсах. Грязи с овощами притаранили больше, чем мы с утра выскоблили, мартышкин труд, иначе не назовёшь, вот так наверно и после марша кого-то припашут с бритовкой и влажной тряпочкой для наведения нового марафета и так же будут втирать про «чище, лучше, быстрее», ну и пусть. Обед подкатил, как нельзя кстати, оно, когда работа есть, то и время летит вроде, как пошустрее, обед, это самое дорогое, что можно вынести со столовой, да и наверное со службы в армии, обеда ждут все, в обед реально можно так набрусоваться, что и вспомнить до ужина будет о чём. В обед перед маршем такой борщ со свининой закатили, такого навара, что ложка стояла в бачке от плотности набивки того продуктами, слой заправки был такого плотного золотистого цвета, а скалки имели такой размер колец, что любая украинская мать нашему повару татарину поставила бы в табель не ниже четырёх балов, а мы бы не поскупились бы и на все пять. Борщ, рагу из тушёной капусты с картошкой и мясом, компот по пол кружки из сухофруктов, а самое главное, это на закуску, мочёные помидоры и по головке лука. Вкуснее помидор домашнего посола, полукрасных, со сладостью внутри, да лучка с чёрным хлебом, эх, самогоночки, что ли, да не положено по уставу, завтра марш, а водила должен быть тверёзым, как стёклышко, да дорога незнакомая Германская, да вдруг оказия в пути, на кого тогда пенять за залитые очи, а пошла бы родимая, как по маслицу, да под такую закусь, ети её армию с её рационами и воздержаниями. То ли дело немцы, были тут, как-то на Дружбе у ихнего брата, четвертинка пива в одни руки, сарделька с горчицей на бумажной тарелочке, хлеба на столе чёрного хоть заешься и сигаретка, прямо за столом и никаких других запретов, им и сигаретку и пивка, но нашим за тем же столом только горчички, да сардельку, вместо пива какаву предложили, а на счёт хлеба сами немцы постарались, видя тягу к последнему, пособрали корзиночки с чернягой, в бумагу порезанным и давай получать удовольствие от того, как советский солдат, отказавшийся от пива????? Навалившись на хлеб, объедается горчицей, сардельку оставив на потом. Приеду домой, накуплю пива Наша Марка, накуплю сарделек, сам сделаю горчицы, никого звать не стану, буду сидеть и жрать, как те немцы, а сигареты буду курить вперемежку с пивом и сардельками, чтоб поровну, никотин, кайф, пиво, никотин, ещё один кайф, потом снова горчица, чёрт возьми, да когда же это будет на самом деле или век здесь торчать и выполнять совершенно никчёмную и бестолковую работу, от которой той Родине больше вреда, чем пользы. Обед, песня, личное время, Ленинская комната, письмо домой, слава Богу есть, о чём написать существенном, потом поспать, пустив слюни во сне на стол с незаконченным письмом, потом опять работа в парке и ещё одному дню крамздец, во служба Родине. Кувырком остаток дня, не доглядели, не доложили, не досмотрели, опять по-новой машины из боксов, палатки наружу долой, печки, трубы, колена, уголь, полдня насмарку. Пробная сборка палатки прямо в парке, куда вбивать штыри, кто будет колья держать без них, тупоголовые приказы, отмороженные команды, целое отделение карячится с одной палаткой, кровати внести, печку на время разжечь, дымина блин и внутри и снаружи, кашель, вылупленный красные очи, мат и удары по всем частям тела и молодым и всем призывам друг от друга, дым глотать кому охота, а колья не бросишь, все полягут под рухнувшим брезантом, идиоты и те, кто не может справиться без растяжек с палаткой и те, кто подобные приказы-приколы издаёт, но опыт, кажется идёт на пользу, палатка получилась правильной формы, глаза вылезли из орбит, от едучего дыма брикетного и вони, лезут из орбит сильнее чем у членистоногих, команда отбой, ржач от увиденного. Показали бы наши рожи родным, ночи напролёт дежурили бы у ворот военкомовского подъезда, чтоб позабирать своих дитяток из такой непотребной службы, чес слово. За одежду отдельный разговор. При построении на ужин пришлось вставать в конце строя, такая вонища от нас исходила. После ужина бушлаты покидали на заднее крыльцо для выветривания и только перед вечерней прогулкой они снова оказались на нас. Прогулка, поверка и всё. Утром марш. Вечер без кино, подшили подворотнички, почистили ледяной водой зубы, прошлись по роте, заглянули в быткомнату, скука. Попались на глаза старшине роты и налетели на первое замечание, шеи неподбритые, заросли, как кабаны и время, время на исполнение приказания. Замечания всем четверым, ножницы одни, бритвы у каждого, с чего начинать не разобрались, пока не получили совет бывалого с тумбочки, что за это время управиться не получится, стригите себя сами, тогда успеете. Лучше бы забились с глаз подальше, как некоторые, чёрт нас понёс туда, где светлее, я в жизни себя не стриг, а вот стою и себе удивляюсь, чего скоблю на загривке, только старшина и сможет определить, но вся рубаха белая в кострюках волосинках, а в рукава понабилось, до бани чесаться буду до крови, но дело продвигается, на затылке стало, кажется, совсем пусто. А ведь у кого-то машинка была в подвале у водил, да кто ж даст, так прикольнее и поучительнее. Насыпали кругом, заставили вдобавок ко всему и быткомнату драить, провались оно пропадом, а потом припахали по первому этажу пройтись с полотёром, потом урны с туалетной бумагой на свалку переть по слякоти, а старшины и след пропал, наверное остался доволен самим распоряжением и удалился по другим делам и проверками других служб. Ночью отпустило и понесло парным тёпленьким, тут завсегда так, с утра холодно, к вечеру отпускает и затихает, говорят Балтики шепот на климат влияет. В кубрике духан, хоть топор вешай, теперь пока уснёшь, сто раз пожалеешь, что попался Верховскому, завтра, как пить проверку учинять станет, чего мы там настригли у себя на затылках, попробуй теперь угоди, раз приметил, теперь по мелочам задолбает, пока нового лоха не сыщет. С этим и позасыпали. Позасыпали, да выспаться не дали, побудку личного состава так рано сделали, что даже деды за часы схватились, а утро-то шестичасовое, ни капельки не украденное, духан и отсутствие кислорода во всём виноваты, не сон, а мука, течёт по шее на падуху, ноги липкие, от избытка углекислого газа не то сон, не то явь, дурь в башке всю ночь, а под утро провал с открытием крайней фрамуги, провал в глубокий сон за полчаса до подъёма и от того такой страшный недосып с песком в глазах и гудением в мозгах, но вставать по любому надо, приказы в армии для всех отдаются одновременно. Рота подъём, рота строиться на утреннюю зарядку, форма одежды номер раз. Шутка, шутка дневальных, привыкли, одеваемся во всё, кроме куртки ПШ и шапки ушанки. Прохладно, да ничего не поделаешь, хорошо без снега, час и перетерпеть можно, уже привыкли, жаль заняться после 3 км бега нечем. Не зарядка, а потеря сорока минут времени, думали ли умные головы по этому поводу чего-нибудь, лучше бы людям отдохнуть лишний час добавили, как же хочется спать и как трудно с этим бороться. Как же я её ненавижу. Чем больше служишь, тем больше вопросов, почему и зачем, тем труднее служить и подчиняться приказам, тем сильнее тупеешь и перестаёшь уважать себя, слава Богу, конец мучениям, ну кому нафиг нужны эти мокрые и ледяные гири с турником, этот козёл дермантиновый, ну кто сорок минут будет прыгать через него, даже если совсем околел кто-то, какая радость в мороз крутить солнце, ну ладно в апреле или летом, там душа простора ищет и разрывается в поисках выхода из бущующего организма, но сейчас, в грязь и слякоть, когда хочется только одного, забиться в каптёрку и спрятаться в тряпьё только с одной мыслью, ну, минутку, ну, ещё одну минутку с закрытыми глазами, пусть поймают, пусть побьют, только не открывать глаз, пусть лупят с закрытыми глазами, так даже приятнее, эх, когда же мы все сможем отоспаться от этих 730 недосыпанных ночей, когда? Холодно, а мыслям дорогу не закажешь, холодно, но двое суток вне казармы, это как? Для меня это первый раз, но ты Вовчик сам этого хотел, когда языку волю по поводу не служебных дел плёл, вот тебе и случай выпал, завтрак, построение, только нас и видели…. Пара сросшаяся с мотоциклом, Вова и Витя, дух и кандидат, ворота разъехались боксов до того, как мы вылетели через свою именную дверь на первом этаже, через запасный выход из роты, превращённый в нашу каптёрку для хранения формы, шинелей и бушлатов. Ноги в руки и на виду всей роты к своим железным коням. Топот сапог с набойками, падение штык-ножей и подсумков на асфальт, крики команд Сергея Гузенко, нашего молодого не в меру прыткого взводного, руки на руль, амуницию в люльку, на раз, взяли и пошла, пошла, пошла, первая машина вне боксов, вторая на подходе, приказ заводить моторы и собираться в колонну перед главным КПП дивизии, сердце выпрыгнуть готово от волнения, мурашки ползут к вискам, все команды выполняются автоматически опережая команды старших, минута славы, жопа в мыле, лоб вспотел, намордники скинули без команды Сергея, на улице плюсовая температура около пяти тепла, жить можно, пока везёт, дальше мыслям дорога закрыта. Синее облако от холодных моторов закрывает впереди обзор, ворота запасные распахнуты и возле них кто-то маячит со штык-ножом на ремне. Ясно, припахали кого-то из писарей, мопедов подчистую вымели со всех нарядов, зенитчиков тоже одели в регулировочную форму и жезлы сунули в руки вместо привычных Стрел. Это радует, не одни мы будем умирать, но с другой стороны на нытьё расчитывать не приходится, враз схлопотать можно и поделом, перед чужими надо держать марку и не казать труса. Нас двое, на остальных мотоциклах везде по трое, уплотнили донельзя, «зебра» ушла перед нами, вторая походу дела сзади нас пойдёт навроде машины техпомощи, знакомо, третья машина пришла, но пока не у дел, проходит обкатку, может тоже будет принимать участие, пока всё хорошо, даже очень хорошо, не зря люди поговорку придумали, про то, что смерть на Миру красна, точно, это про нас, про сейчас, но откуда такая теплынь взялась? Трамваи звенят с четырёх утра, так Витя говорит, мы перед «зеброй», в машине спят, водила один, взводный пока остался видимо в парке, потом догонит, ворота КПП на замке, дневальный растерялся и не может определиться, в чью ему сторону глядеть, на немок в трамвае или на прибывающие мотоциклы, гальмующие на высоких оборотах, моторы в порядке, давно шухер на немцев не наводили, то первые позывы, что будет при движении по городу, сами увидите, есть мыслишки на этот счёт. Ко мне никаких замечаний, сижу, как мышь, остолоп, остолопом, даже глаза открыты. Витя сам себе не может поверить произошедшим во мне переменам, но причина ясна, как божий день, на улице-то плюс пять, метели, как в прошлый раз нет и авторитет в роте у меня маленько подрос, а это для бойца самое первое дело. Сижу и вдыхаю мотоциклетные выхлопы, вкуснее дыма не бывает, дымок с маслицем, колонна растёт, вторая «зебра» вылетает из-за поворота столовой, не как все прибывающие, что прибыли проделав путь мимо клуба артполка, мимо сквера со стелой, вылетает и чуть успевает притормозить перед воротами КПП, миллиметр в миллиметр, Лавриненко Серёга, больше некому так фулюганить, он и чокнутый взводный, ростом с башмак, нос выше козырька фуражки, запросы Наполеоновские, кто их исполнять будет, сам себе ответить не сможет, ротного копирует, подражая даже в таких вот мелочах, как ошарашить и удивить на пустом месте. Куда такая спешка, колонна учеников ещё просыпается, только-только начала вытягиваться и строиться в колонну, ещё ротный люлями налево и направо не закончил разбрасываться на месте, ещё ворота КПП на щеколде, ранняя рань, никуда эти 500 немецких киллометров не убегут, сбавь обороты и не вноси суетой своей панику в полезное дело. Не-а, нельзя по-человечески, всё надо делать показушно перед нами, выскочка из прапорщицкой учебки, хохол Краснодарский, но вот взял взвод в оборот, никто слова поперёк не смеет сказать, бывает же такое. Пора открывать ворота, бумага перешла из рук взводного дежурному по КПП и ворота полетели в разные стороны, полетели, ткнулись в фиксаторы и задрожали на петлях. Первая «зебра» выкатила за ворота и приняла вправо, взводный жезлом один раз махнул нам и помчался догонять машину. Без оглядки, руками за скобу на кузове, ногами вперёд в высокую кабину и только их мы и видели вместе с водилой «зебры». Первый перекрёсток наш с Витей, далее по крокам выданным нам, город нам не достаётся, других гавриков хватает, им тоже кушать надо, но мы не в обиде, мы первые, а значит лучшие, так повелось во взводе. Первого встречают и первый запоминается, остальные будут мелькать в городе, там не до них, не вылететь бы на тротуар или на встречную, потом пойдут повторы, потом всем станет всё безразлично, свои проблемы покроют интерес общественный, спроси, кто, где стоял, никто и не ответит, а нас запомнят все, не прозевать бы головную машину и дать вовремя отмашку немцам, первая машина, машина командира роты, это вам не хухры мухры, это вам мухры хухры.
Владимир Мельников : Продолжение. Как же всё таки на улице хорошо, вот бы пару дней погода постояла, а там Новый год, снова учения, потом весна….какая интересно тут весна, наверное, как в Ростове-на-Дону, наверное с февраля тепло и ласточки прилетают, всё же хорошо, что в Союзе не оставили, там наверняка по уши снега навалило, да жрачка дерьмовая, про ПШ и юфтевые сапоги и вовсе не вспоминай, а вот и голова колонны, 00-34 ВЛ, точно, наша и ротный справа от водилы, 30 км в час, идут как по строчке, машина за машиной с одним и тем же интервалом, пора давать отмашку, я первый, перекрёсток плёвый, не пускай трамвай, повернувшись к нему попой, голову чуток вправо, лицом к КПП, руку к козырьку, делов-то? Витя перекрывает путь автотранспорту, у него задача сложней, но он первый регулировщик в роте, говорят ему скоро отпуск дадут, хороший хлопец, побольше таких бы, в армии служилось и веселей и полезней, от такого одна польза, и почему он возится с отморозками земляками, только негатив себе приобретает. Эх, Витя, как мне с тобою повезло в один экипаж попасть, но, Вова, наглый немец терпеть больше не собирается в трамвае своём, звенит и на часы свои тычет пальцами, дожимай его и открывай проезд, машин больше, кажется, не будет, пара «зебр» были последними, пойдут видать за нашим мотоциклом. Эх, жизнь житуха, вот она свобода, ворота заперты, мы среди немцев, теперь галопом к машине и догонять колонну, они наверное уже из города в поля выбираются, до автострады А-80 у Нойштадта пара минут лёту, наверное опять старым маршрутом пойдём, как в прошлый раз. В люльку не полез, Витя махнул рукой на сиденье сзади него, рассказывай мне, что хочешь, но только не замолкай, мы всю ночь альбомы рисовали, спать хочу, аж глаза лопаются, как замолчишь, сразу прыгай, считай, что я уже уснул, понял, дух? Понял, понял, вот это поездочка, а я то тут при чём, приехали мать его Бог любил, сливай воду и ложись на обочине спать, угробит не за что, ни про что, ну прямо опять всё повторяется. Прошлый раз слетели в кювет, слава Богу дёшево отделались пацаны, но сколько мы мы с ними возились, доставая их от туда, а теперь сами не хуже тех приготовились к маршу, когда только они успели смотаться из кубрика, спать-то все легли враз, храп стоял до Вюнсдорфа. Может потом дневальные по привязанным полотенцам к спинкам кроватей поразбудили их, скорее всего, вот полуношники, на что надеялись, но на зарядке я их не видел, теперь ясно, отсыпались, да мало. Чтоб ни делать, а молоть языком чушь, солдата обучать не требуется, из-за отсутствия женского пола, солдаты сами с этим с успехом справляются, нет в мире женщины, которая смогла бы переговорить солдата в наряде или в пикете. Придётся начинать блестать и мне, но с чего начинать, какой репертуар по душе Одесситу. Дорога до Нойштадта самая идеальная для шика, на этом отрезке отжигали все, и если по этим же местам носились фашисты на таких же мотоциклах, то у нас это получалось, ей бо не вру, в сто раз круче. Как наши машины не вылетали на обочину или на трамвайку не засыпанную гравием, сам удивляюсь, летали так, что водилу видно не было из-за лобового стекла, он растекался по бензобаку, лишь руки, широко раставленные по рулю, указывали на его присутствие вообще. Спасало от катастрофы только то, что дорога до головы колонны была открыта нашими же регулировщиками и мы это знали, знали и выжимали, нарушая все скоростные преграды, плевать мы хотели и на немцев и на наших, нашими были мы сами, в своих регулировочных формах, а о чём думали нам вдогонку немцы, да наплевать нам было эту тему вообще поднимать, мы хозяева в Германии, они пусть дрожат и терпят наши выходки, пусть привыкают и уважают силу, отступать мы не намерены, мы здесь навсегда, нас сюда Родина определила, нам здесь всё подвластно и мы будем здесь заказывать музыку первыми, вам остаётся только сожалеть, что не ваш оказался верх и мы поселились здесь среди вас, не спросясь на то разрешения, терпите или отвернитесь, для здоровья полезнее будет. Хорошо быть за рулём мотоцикла, но приказ есть приказ, сидеть сзади и рассказывать, как в Москве баб (что хочешь думай) или рассказывай про то, что удивительного видел в жизни. До поворота трамвайного у Нойштадта долетели молнией в ночи, и на вираже чуть не слетел с сиденья, трамвайные пути лучше пересидеть было мне в люльке, аж похолодел от страха быть сброшенным под колёса машин. Колонны впереди след простыл, но задрав голову вверх понял, что она движется перпендикулярно нашему пути, мы внизу у эстакады, они плавно набирают ход по автобану на столбах и уходят в город Галле мимо кирхи притулившейся у дороги и далее к вокзалу вправо. Ни разу туда не ездили, но видно и нам туда дорога лежит. Проскакиваем последних регулей, забираемся на автобан и понимаем, как прекрасен старый город, сколько в нём речек никогда до конца не мог понять, одна или тысяча, реки, канавы, рукава, что за местность, не то горы, не то болото, колёса мелькают и жуют резину, мотоцикл завален оказывается маненько на люльку, вот она причина Витиного мытарства с управлением, сам дохлее и ниже меня, этот чёрт весит наверное пол тоны, на скорости его держать надо думать, как тяжело, вот она причина моей пересадки из люльки. Первая справа мелькает огромная пара высоток, таких башен в Москве раз-два обчёлся, далее кирха из жёлтого кирпича, слева старинные кварталы с кирхами и башнями, сколько их не успеваю различить, мельк головой влево, да поздно, пролетели. Странно ощущать в таком задрипанном и старом городе современнейшую эстакаду-автобан, такие только в Нью-Йорке или в Токие видеть можно, а тут, к чему её слепили, дорога пустая от края до края, внизу магазины и редкие прохожие, можно было обычную дорогу смастырить, какая надобность была поднимать её на сваи и портить старинный город новостройкой. С другой стороны понимаю, что это же Запад, здесь хоть и ГДР, но те же сами немцы, что и в другой Германии, немцы везде одинаковы, а срок в 30-40 лет, не исторический факт, мы им своё, но живут они по своему, по-немецки правильно. Кто мы и что делаем здесь, так долго после Победы? Долг, обязательства или мы и правда так крепко победили, что остались навеки здесь с этой частью немецкого народа, но как им живётся в сотворённом нами мире, так ли они искренни, что вместе с нами взялись за построение социализма, а может и правда это надолго, может и вторую половинку когда-нибудь сможем присоединить добровольно к ГДР и станет единое государство? Мысли после этих умозаключений с удовольствием переключаются на обозрение мелькающих ног, женских, хоть и немецких, коряво мужских женских тел, выродившихся от отсутствия нормальных носителей пропорций. Горько видеть человека ожопившегося в грушу, но имеющего нормальную верхнюю часть туловища, выворотно видеть широкоугольные плечи с миниатюрным тазиком в юбке. Ни одной нормальной фигуры, а эти, ну, те, что на мопедах, на своих Симпсонах, что носятся, не то баба, не то бабка, не то мужик в юбке, одинаково рыжие и одинаково очкастые, сколько им лет и какого они веку рождения, как оно удерживается на пердячем транспортном средстве, когда несётся на критической скорости. Куда мы движемся со своею колонною, я ответить себе сейчас не могу, но несколько раз примерно по этому маршруту приходилось мотаться, на стрельбы, регулирования, ещё куда-то, дорога до безобразия запоминающаяся, всё время прямо в гору по автобану, поворот на макушке горы влево, рывок вправо и всё меняется на глазах. Исчезают ширина и простор городской, высотки остаются сзади, открывается провинциальный, гремящий трамваями проспект, уводящий голову колонны на Шкопау и Мерзебург. Указатели «Буна» и номера магистрали, далее мельтешить начинают не то городские виллы, не то уже сельские пейзажы. Город Галле с этой стороны сильно низкоэтажный и неинтересный для городского человека, вылет на окраину и всё, смерть всему живому. Не далее, как с автобана в Нойштадте закрывают горизонт дымы броненосцев, запах яда распространяется на километры от труб, комбинат-броненосец закрывает горизонт справа и лезет в душу страхом химии. Пласте унд эласте аус Шкопау, «Буна», как «Дубина» забивает сваи дыма в глотку. Как и когда эта громадина оказалась в странно старинном и в то же время контрастно ультра современном городе Галле-Нойштадт? Кто её сюда вкрячил, как захудалый городишко приютить смог такого монстра, и каким образом эта нелепость гигантомании здесь прописалась? Стройки пятилетки и мне в своё время чуть мозги не искривили, путёвки комсомольские, БАМ, Сургут, Тында, Тайшет, чуть с дуру не записался вот такие Буны строить. На политзанятиях вроде говорилось и по поводу комсомольской стройки и этой самой Буны, чудно, наши стройотрядовцы МЭИшные кирпичи кладут и тискают по вечерам доступных во все времена медхен и фройлен. Есть на что позариться, за день так лопатой против бетономешалки навкалываются, что сисочки немочек игрушешными кажутся, вроде теннисных шаров, катай, не хочу! Чёрт, какая же вонь вокруг растилается от химкомбината, как же они тут на постоянке живут? Рельсы посреди штрассы, трамваи тридцатых годов в перемежку с Татрами, как они не переворачиваются заходя на виражи, почему не заменят старьё до сих пор, неужели нет средств в казне? Ушла колонна, дави Витя теперь на акселератор газа, топи по газам до Мерзеберга, там скорее всего нас и застопорят, перехватят и втиснут куда не то, на всю дорогу регулей всё равно не хватит. С Витей Стогой не поспишь в дороге, живчик в седле не даёт и ему самому покоя, всё ему знать надо, всё его здесь интересует, не даст ни тебе помолчать, ни сам рот не закрывает и через абзатц присказка: не спи-замёрзнешь, рот закрой-кишки простудишь! Вот и пойми его, то балоболит, нет удержу, то тебя начинает на вшивость проверять, да путать, аль соврал, паршивец. Магистраль вырывается из тесного городка на простор, колеи трамвайные, слава Богу, позади, всё нутро вытряхнули своим ту-ду-ду, Всё, возврата нет назад, пора настраивать себя на новые условия, оно и правильно, прошлый вылет на мопедах показал, хоть обосрись от ненависти к службе и суровым условиям её прохождения, раньше положенного времени обратно в казарму не вернуться. Ныл, прятался под тент от встречного ветрюгана, давил массу втихаря, проклинал военкома за осенний призыв и вообще всех людей на свете, но! Но ни хренашки легче не стало, хорошо мало свидетелей твоего падения на тарантасе присутствовало, Витя не в счёт. Витя, как Ванга, не столько рулил, сколько предсказывал все мои поминутные страхи и волнения, угадывал мысли и предстоящие за ними действия, он один пожалуй, и понимал и меня и муки моего призыва, понимал и принимал, год службы давал ему на то право. Год службы, большой срок, настоящее его состояние, самое желанное и счастливое в жизни. Пора мучений ушла в прошлое вместе с последними дембелями свидетелями всех падений и проколов. Впереди пора отпусков и ещё больших прогибов в сторону начальства, видно, аж за километр, гнуться все хорошисты и мерзавцы, каждый понял смысл жизни. Путь к славе расчищен приказом министра обороны, любимый взводный стал командиром роты, новый взводный сам образец службиста и дрочилы, замполит хоть с виду и прозваный контуженным, но по рейтингу на первом месте по количеству уважений и душевных отношений, старшина роты-просто нет слов, ты спину согнул в форме зю, он взялся за авторучку и написал первое предложение о присвоении тебе очередного звания «евфрейтор» или ещё крепче, выдвижении твоей гнутой кандидатуры в очередной 10 дневный отпуск, не считая дороги и загулов по пути в часть. Никто не скажет, что ты чмо и говно, низшие расы (черпаки и мамонты) и пикнуть не посмеют, ибо их следом опустят перед молодыми за недавние проколы, никто не посмеет сказать, что ты батенька, ну очччень сильно загнул загогулину, такое не поощряется в роте среди всех возрасных групп, никто не откажет тебе в том, чтобы авторитетно подтвердить сказочную ересь рассказчика, мели Емеля, твоя неделя! Словами связан с Витей, но мысли обо всём и понемногу. Кто строил вот эту самую штрассу? Кто кости свои под неё положил? До фюрера или ещё раньше? Нет, скорее всего до него, города старые, значит и дороги древние, но что не без помощивоеннопленной рабсилы это смастырили, это как пить дать и даже нечего у напарника спрашивать, мысли об этих постройках интуитивно связываются обязательно с двумя большими и страшными войнами и естественно первые мысли о военнопленных, карьерах каменных и тачках. А дед пропал без вести и может быть он в эту штрассу немало пота вылил и проклятий в адрес поработителей. Где его косточки лежат и ни одного кладбища или захоронения пока, что мне не встретилось на всём пути следования, а все думы только об этом. Из дома в каждом письме: Вовка, ищи могилу деда, тебе выпал шанс за нас за всех, два года, регулировщик, да может и повезёт, гляди на всех постаментах и во всех концлагерях! Каких концлагерях и постаментах, ни слева, ни справа, хоть бы знак какой или обелиск, а столько лет мы тут стоим и что? И где та вечная память и вечная слава погибшим? Почему ни одного памятника Родины мать или Алёши не видать, почему? Почему не свозят в Дахау и Треблинку или что там поблизости от нас имеется, неужели до Веймара так далеко, неужели это наше естественное желание ниже самой службы Родине? Где же обещанное погибавшим и умиравшим на поле битвы? Химкомбинат своею махиной закрыл половину горизонта, дымы его котельных давят на облака и не понять, то дым застит небо таким кошмаром или чуток природных облаков подмешана с заразой? Испортили немцы своими войнами жизнь и природу, дышат синтетикой, одеваются в синтетику, на столе эрзатц-продукты из той же синтетики. Слов нет, обои и линолеум у них великолепные, но есть искусственный мёд и печенье, даже голодным солдатам в лом. Ты чё, уснул? Как далеко я отъехал от Вити в своих мыслях, хоть и сидим в одной лодке. Видишь строения, то и есть город Мерзебург. Там тоже наших полно, даже летуны есть, ничё так городишко, но я бы в нём ни жить, ни служить бы не остался, скукота и серость, говорит мне Витя. А у меня на этот счёт и в мыслях не было, что, где то тут жить остаться, будь то вольняга или кусок, да и сверчком интересу мало. Хохлов я только учился понимать, хохлы они во всём выгоду ищут, не считают зазорным сразу обрати собственностью и не стараются сильно заморачиваться дальними перспективами, нет надобности, хохол он в любой ситуации свою выгоду поимеет, поимеет, а что потом? Так видно же будет, будут проблемы, будет и думать, как их решать, а чего себя заради Бога сейчас изводить. Витя хохол, но Одесская область отнесена к РСФСР и почему хохлы её заселили так плотно, что присвоили себе нашу красавицу Одессу. Шутка юмора, мне всё равно, на каком языке говорят в Одессе хохлы, пусть говорят себе вволю на мове, лишь бы на турецкий не вздумали переходить. Да, не успели проехать пятнадцати километров, а говорить уже не о чём. Что-то хорошее внутри меня крутится, а понять не могу, выспались, накормили, посадили в люльку, летим, так что же то хорошее? А, так Новый же год на днях, вот откуда идёт позитив и ещё необыкновенно хорошо от того, что не сдрейфил и успел умыкнуть лишнюю одежиннку и нахлобучить на себя, не свитер мохеровый, но тепло не уходит из тебя. Пусть я дух, но мне приятно, что я ослушался и теперь могу, высунувши голову из кокона, говорить на равных с ним. Витя, наверное, странную эту особенность давно подметил, но догадаться пока не в силах, не может думать в правильном направлении, дух не может посметь поступать даже в мыслях так, как я, взял и поступил. А я и не собираюсь с ним откровенничать, чай не май месяц декабрь у немчуры, чай не одни учения-мучения предстоит высидеть в этой калоше трёхколёсной, да и на перекрёстке не мёдом намазано, знаю, как портянки к подошвам примерзают, уже который раз катались в роте при входе на полу на спине в попытках скинуть сапоги через голову. Умничать да откровенничать не станем, а вот спросить про пожрать, пожалуй решусь. Нет такого солдата, чтоб без интереса ехал на учения, офицеры вон тоже портфели тяжеленные покидали за сиденья, да глазами по сторонам всё баб выискивают, на то оно и послабление в воинской дисциплине. Смотались от своих зазноб и чад подальше в лес, по кунгам связисток и секреток позакрывались и до утра проводить рекогносцировку на незнакомой местности и растительности подвернувшихся тел. Интерес наш начал реализовываться сразу после некоторой заминки в разговоре, глухого и немого, меня и Вити Стоги, что он лопотал на украинском или одесском при приближении к химкомбинату, я не совсем сварил в своём котелке, что большая «дура», что у нас в союзе таких нету, что счастье, что повезло служить в Галле, что в мотоциклистах, что у них в Одессе всё по другому…а вот далее опять всё стало проясняться, будто дымы Буны были ранее тому помехой. Новый год и праздничное застолье, кола на столе и печенье, выпечка и пироги домашние, бутерброды с немецкой колбасой, концерт и потом сразу цветная киношка! Холод в душу с трассы, а голова в актовом зале распробовать пробует Витины россказни. Неужели то правда, что хлопец мелет сейчас? Чудно, армия и такие заоблачные деликатесы. Чую, зря старается человек, по глазам должен уже понять, что пора закругляться байки травить, не буду верить сказкам, нечего стараться, подкрепить бы чем, да кроме меня на мотоцикле больше нет слушателей, фигня какая то, не может того быть, специально душу травит, знает, что не переболели гражданкой пацаны, вот и пользуется случаем. Мерзебург не Галле, обычная деревня по московским меркам, только что дома каменные и покучнее стоят. Подмосковный городишко Одинцово и тот покруче будет, мелочь все эти городишки, дома говно, смотреть не на что, а жить и подавно мерзко, вот только дорогами и берут немчики наше воображение, дорогам они посвятили жизнь, в дороги вложили чужие души, миллионы пленённых душ со всего света, результат, к сожалению, очень виден и долговечен, пожалуй даже, не стоит больше войнами на другие народы ходить, этих дорог до скончания тысячелетия хватит. Хорошо всё-таки в поле, нет стеснения телу и душе, всё вокруг открыто, делай, что хочешь, никто тебе не указ. Нет ни дедов злых, ни командиров придирчивых, вот бы подольше продлился этот марш и этот путь в неизвестности. Головой влево, вправо, снова влево, оба, печенюшка в подарок за это от Вити. Еда, пусть и похожая на настоящее печенье, даже пусть и прозванная галетой, безвкусная и вредная для зубов, но это лучше чем её отсутствие. Дрянь конечно, но помусолить можно, да и выбора у нас нет, всё это называется, что мы делаем одним словом «не положено», но мы её в рот положим и будем говорить друг другу не правду, будем соглашаться и поддакивать, что поедать галеты аппетитно и душевно, иначе нечего было их красть со склада и нечего было со мной делиться. Ешь Вова и Витя и нахваливай, как здорово катить по Германии на хорошем цундапе, быть хозяином здешних перекрёстков и считать себя удачливым коммерсантом. Грызя галеты, переваривая мысли и думы о доме и чувихе, краем уха прислушиваясь к щебетанию хорошего напарника, стали внутренним чутьём понимать приближение служебной действительности. Отдельными штришками и мельканиями стали замечать приближение ушедшей далеко вперёд от нас автоколонны с испытуемыми водилами на 500 километровом отрезке марша. Дорф не дорф, но вроде того, скрывало от нас беглецов. Знаки с указателями снижения скорости, обгон естественно, запрещён и мы в итоге пристраиваемся к замыкающей колонну машине техпомощи. МТОшка давит из последних сил, колонна растянулась на киллометры и скорость по отношению к головной машине возрасла в разы. Урал бензозаправщик, тяжело просевшими мостами, грузно движется впереди неё, воя всеми карданами и валами. За рулём заправщика Ерашов с командиром автовзвода прапорщиком Носковым. В МТОшке за старшего тоже прапорщик, но уже не командир чьего то взвода, а зампотех роты Смирнов. Отставших и вышедших из строя за первый час пути пока нет, всё идёт по плану, а план у ротного Лемешко в кармане. Регулей перед нами не видать, дорога главная и перекрёстков пока не видно. Идём в сторону Веймара к соседям, в сторону Бухенвальда. Витя меня стращает и одновременно обзывает в шутку, говорит, что меня призывали из Бухенвальда, что моё счастье, что я попал в королевские войска и что у меня неплохой шанс прибавить в весе и в подтверждение этому выхватывает из противогазной сумки банку с концентратом и достаточно похвастав этим трофеем, велит мне заняться делом и стать на некоторое время кашеваром. Верю теперь и я что жить в роте можно, банка концентрата с дыркой в крышке, это ли не доказательство того самого. А по мне, так зря мы затеяли разогрев содержимого на рубашке двигателя мотоцикла, оно, когда у тебя жор, как у колхозного карпа в раннюю рань на ставке, то перловка или там горох, они со свистом окажутся в брюхе бойца, дай ему на только волю и на кой палить руки на пути к Бухенвальду, шо мы в самом деле, не эсэсовцы же себе, ну шо её мучить одним боком на сковородке, бо другым боком у холодильныку? Ну, что там тот мотор из себя представляет, одно слово, потеха, блажь и зависть перед кашеварами из грузовиков. Вот там рубашка, так тебе рубашка, да там ящик концентрата можно уложить и в целости и сохранности, прогревши принимать в пищу. Да ты ж поржняя твоя голова пойми, то ж дело не в еде, тож дело посмакуваты трожкы трэба, тож поколдуваты, подуты, попэрэд тим щёб зъисты початы. Понятно, понятно, далее можно и на русский переходить, ясно, ято не в обжорстве дело лежит, а гораздо в вышних материях, типа приключений на вучениях. Тьфу нечистая, поведясь с такими колдунами и родной язык забыть не сложно. Хорошо перчатки и трёхпалые рукавицы имеются в наличии, есть чем руки от жара и копоти спасать. Дорф пролетели, пошли на обгон, из каждой кабины получаем дружественные улыбки с выражением наилучших пожеланий в виде движения указательным пальцем вдоль шеи и слегка вверх. «Вешайтесь», естественное и искренне пожелание тех, кто находится в тёплой кабине с шурующей на всю катушку печкой, но, что с них кроме этого пожелания и запарившихся мудей можно взять? Где и в чём их романтика службы? То ли дело мы, регулировщики, мотоциклисты дорог одним словом. В чём их счастье, ну пилят снотворные свои 30 км в час, ну в тепле, но где, спросите простор, где романтика и удаль молодецкая разгуляться сможет? Ну, разве позволит им кто на такой скорости пойти по встречке на обгон колонны, разве могут они на своих колымагах выписывать подобные пируэты на асфальте, могут вышивать между машин, закладывая виражи подобные штурмовикам? Конечно нет, конечно только нам это позволено и нам это простительно, ибо они тупо передвигаются, связанные нянькой ротным скоростью 30 км в час, а мы коршуны, вольные птицы, на свободной охоте и право принимать решение остаётся за нами. К жестам, означающим наилучшие пожелания от коллег мазуты, мы давно привыкли, это та же песня, кто придумал есть первым сало, русские или хохлы. Странно конечно теперь слышать, что Украина родила Русь, но как насчёт Киевского княжества? После обгона колонны прибавили газу и дали просраться движку так, что запахло горелым машинным маслом и повеяло огнём от рубашки охлаждения матака. Рука, лежащая на банке с концетратом, получила не меньшее количество джоулей и закипела раньше каши в банке. Да провались она пропадом, закричал я и выхватил и руку и банку из полымя, да мать её Бог любил эту затею! Это была точка кипения. Витя, видя положительный результат своего труда, начал сбрасывать быстренько обороты, вильнув с трасы к обочине, быстренько пришвартовался к отбойнику магистрали и, не гася движка, находясь вечно в тарелке авантюризма, велел мне пересаживаться за руль и вести машину дальше. От таких вольностей и без разрешения начальства мне стало, честно говоря, не по себе. Но шутки шутками, а я уже оказался за пределами люльки и моё место оказалось занято старшим, который поторапливая меня, не забывал параллельно штык ножом откупоривать огненную банку концентрата. Не ссы, километров 50-60 нам не придётся регулировать, наши ушли далеко, а эти чижики нас не скоро догонят, езжай не так, чтобы, как я, а то я не ручаюсь за свою сдержанность, но так, чтобы нас не могла догнать голова колонны. На немцев клади большой и красный, ВАИшников нет и права здесь никто проверять некому. Вы сделали бы так же, как сделал я. Для меня в данный момент командиром был Витя, а думать я ещё самостоятельно не научился, сказал, быстро за руль, да я так и сделал, а пофиг мне, вокруг и правда голое поле и мёрзлые мыши, да когда ещё такой случай выпадет? Ездить на мотоцикле большого ума не требуется, но руки нужны крепкие, вести тяжёлую машину и держать её на голой трассе не простое занятие. Это со стороны кажется, сиди и смотри вперёд, но эта сволочь всё время пытается утянуть тебя в сторону люльки, да и как не крути, а мотоцикл стоит бочком по отношению коляски, вот и думай. Руки от долгого сопротивления сползанию с определённой линии устают быстро, за виляния и вольности в выборе полосы движения, Витя спрашивал с покрикиванием. Такому везению, как сегодня, я был конечно рад, с оговоркой лишь в двух моментах. Первое-могло влететь обоим, если узнают, второе-концентрат на кончике штык ножа в руках Вити Стоги так быстро и ловко выковыривался и поглощался его утробой, что даже сдвинутый на подбородок намордник этому особо не мог помешать. Витя счастливо улыбался, рассусоливал о качестве концентрата, о хорошом его прогреве, очень высоко оценивал мои кулинарные способности, выражал другие благодарности, обещал и в следующие разы доверять мне и только мне разогрев доппайка, уплетал за обе щёки варево и не забывал давать мне верные и необходимые ЦУ, как испытуемому 500 км маршем. Марш его в задницу, так бы я выразился по этому поводу. Каким же я есть простофиля, раскатавший губы про чужокраденный концентрат. Крути Гаврила, спасай Россию. Эх ты, шляпа!
Владимир Мельников : Продолжение. Я поспосплю, а ты чеши по прямой и никуда не сворачивай, доедешь до первого регулировщика, остановись и только тогда буди меня. Ёшкин кот, да, а если там наш взводный, если ему там приспичит встать, тогда меня, не заезжая в роту, прямым ходом в Вёрмлиц, в один из наших мотострелковых полков на ПМЖ отправят и погоны перешивать не потребуется, за своего сойду в момент. Всё в жизни свершается так и должно было свершиться, прогноз « на подзаправиться» чужим хавчиком не оправдал надежд, в довесок ко всему прибавилось хлопот по траспортировке тела кандидата в деды до ближайшего регулируемого нами перекрёстка. Славно потрудился ложкой, имеешь право задвинуть службу и доверить свою судьбу духу, не проверенную временем и имеющего не меньшее количество непредсказуемых выходок и проколов. Но, интуиция Витю не собиралась обманывать, рыбак видно давно приметил рыбака во мне, а мне это доверие только уверенности прибавило в отношениях со старослужащими. А чего спрашивается зевать, когда отношения сами ложатся в колею, не показывай паники и не ссы, другого случая не будет, может это просто выходка, заскок со стороны человека, который имеет только облик смиренного и послушного солдата, а на самом деле оторви да брось. Помни Вова, что ты имеешь дело с Одесским хохлом, этому только захотеть и через двое суток будет у себя под Котовском рыбу в Днестре бреднем ловить и возить вот на этом самом матаке к себе на коптильню. Чувство того, что тебя поимели с халявой в виде концентрата, давило и портило последние нервы, обида не давала сосредоточиться на правилах дальнейшего поведения, сволочь, вот гад, слопал, да и не подавился, да мало того, что лопал, ладно, это ещё можно стерпеть и не разрыдаться, обидно другое, лопал, да далал умственные заключения о вреде еды во время вождения транспортного средства. Видите ли, по его понятиям, очень вредно для моего организма совмещать несовместимое, выполнять жевательно-поглотительные функции, смаковать съедаемое, хвалить добытчика краденного и выполнять манёвры рулевой колонкой на трассе. Чтоб ты барсук лопнул, чтоб ты сказывся, переиначим на родной язык, шоб тэбэ пидняло, тай гепнуло покрипше, отак от. Всё настроение теперь на сутки испортил. Барсук и есть барсук, вчетверо сложился, мослы в подбородок упёр, намордник на нос сунул, поскоблил морду, как вшивый кобель, пятернёй, гигикнул-хихикнул и отрубился, накрывшись попоной. Ну, собака, я тебе это припомню. Нет, ну надо же так маху дать, только что банка пекла через перчатки пальцы рук , только начала выделяться первая партия слюны, бац и только руль и запах памяти шкварчащего комбижира консервов. Зло и обиду пришлось изливать самому себе, а от этого ещё крепче сжимать руль в руках и прибавлять втихую обороты. Зимняя дорога, редкие машины, шум обходящих слева машин, чувство воли и свободы, освобождение души от плена неуставными отношениями в роте, минуты понимания того, что ты снова такой, какой всегда, минуты счастья, которое всё же есть, минуты, всего лишь минуты и вдруг приходит, что-то новое, и ты уголки губ складываешь в улыбку, какая чушь и ерунда вся эта суета, Вова, ты один на один в чужом государстве, на чужом мопеде, на чужой дороге, ты служишь! Наконец-то ты служишь, но не бегаешь от дедов и кандидатов, какая каша, посмотри, как на тебя из машин немцы смотрят, да ты ведь для них очень много значишь вот сейчас и вот здесь. Да пусть он ест эту кашу и впредь банками и не вылезает из люльки до дембеля, будь выше каши и кутанья в тряпки, пригни за ветровое стекло чуток голову, положи посвободнее на руле руки и держи прямую линию, не давай немакам обходить ни слева, ни справа, пошли их к чёртовой мутер и фатер одновременно, а Витя пусть и дальше себе дрыхнет, пусть отдыхает, может он и правда этого по времени заслужил такое право, топи и твоё время настанет и есть и пить и топить массу. А Витя был прав, не так уж и холодно на улице. Чем сильнее начинаешь укутываться и прятаться, тем всё мёрзнешь. Состояние холода застывает на одном уровне, замёрз, а дальше никак. Форма, нижнее бельё и ватнники под кожанкой делают своё дело. Намордник хоть и мерзко портит внешний вид советского регулировщика, да немцы во время своей кампании тоже не брезговали ими. Плоховато две вещи: жар от движка и мёртвая зона холода за спиной. Вот бы их уравновесить и можно на Одессу к Вите в автопробег удариться. Вспомнил об Одессе не ко времени, Витя тут, как тут, как чёрт из табакерки, такой же чёрный, только белки глаз озорно сверкают, опять, какую-нибудь гадость придумал во сне, смотрит и лыбится. Указатели дорог стали чаще пестрить мелкими названиями, скоро должен быть съезд с главной дороги, колонны долго не любят водить по оживлённым магистралям, где есть возможность, обязательно запихнут машины в тесную одноколейку на которой бисером насажены мелкие дорфы с незавешенными окнами, уютными двориками с обязательными декорациями из тележных колёс, меленками, парничками и черешневыми деревьями. Предчувствия не обманули меня, да и опыт приобрёлся какой-никакой, много ли человеку надо, чтобы понять не сложную систему армейских маршей, всё очень просто, как сказал один боец, просто наливай, да пей. Спасибо напарнику, вовремя проснулся, а скорее всего и не спал, найди дурака, чтоб спать с убийцей за рулём. Не спал, а просто откинулся на энминут от службы и ушёл в себя, чтоб понять, как служить вторую половину срока и с чем на дембель заявиться. Наши! Микола Цыбуля и его неразлучный к-750 на обочине. Вот ишак, говорит мне Витя, ну ишачина, я ему щас врежу, транспортное средство из двух лучших бойцов, а воно ни ухом, ни рылом и никаких телодвижений в сторону отдания нам чести и регулирования направления дальнейшего нашего пути. Точно, теперь и это увидел. Стоит прислонившишь жопой к бензопаку и не шелохнётся от ветра. «Тазы»! Спит сука! Руль вправо, обороты на ноль, накатом к обочине и бегом к мёртвому регулировщику. Ну, сейчас, что-то будет, я за себя не отвечаю, шипит Стога в мою сторону, закатую батогамы. Пропал кореш и помочь нельзя, враз закатует, а мне ещё на дембель попасть хочется. Автомат валяется в люльке, Микола притулился жопой к баку, голова на уровне груди на весу провисла, жезл вдоль туловища на правой руке, руки по швам и храп с пузырями под носом из соплей! Отэто да! Ну, Микола, твий батько так после третьих петухов парубком николы нэ спав, колы приходыв до дому вид дивок. Песец Колюну! Спалился ни за грош, но здесь дело пожалуй о помощи уже не может идти. Лечить и как можно скорее, спасибо мы первые наткнулись на покойника, этого ещё можно, как-то попробовать оживить, попался бы кому другому из руководства ротой, всё, амба, гирю к ногам и в став к рыбам на корм. Это тебе Колька не на Полтавщине пид Сорочинцами на ярмарке пивней сранья торгуваты. Там и поспать не зазорно, бо пивни по ногам дратвой от ремня с веялки связаны, тут дело в другом цвете, тут твой боевой пост и никто тебе не давал своё право ставить выше права всего коллектива. Видели бы вы нас со стороны Миколы: один боец в чёрном крадучись несётся в обход притулившегося мотоцикла со спящим бойцом, другой заслоняется от первого обеими руками и отпихивает увеличенный перчаткой кулак от своего лица, оба несутся на полусогнутых вперёд и оба покрыты одной тайной подлой мыслью, ужасно некрасивое зрелище, но мы об этом и не собирались заморачиваться, интересное всегда интересно! Двое на одного, да это же прекрасно. Вдвоём и отца родного легко бить, так мне в детстве отец однажды сказал, сказал давно, а вот надо же, а только сейчас впервые вспомнилось. А Микола, ну хоть бы качнулся неаккуратно, да так, чтоб обжёгся жопой об мотор, да вскинулся ото сна, нет же, как мумия в коконе и сапогах. Ну, раз оно так повернулось, то и не обижайся, сколько раз нас взрослые пугали немцами да недобитыми полицаями, что осели тут в Германии, сколько примеров приводили, а оно, как в песок, как мука от ветряка в ветреную погоду, кидай, не накидаешься. Снова кулака мне под нос и автомат переходит из положения «лёжа» в положение «спёрли сволочи» и нас только видели в том самом месте, раз и у своего мотоцикла. Какая подлость, но так приятно, приятно от того, что всё только начинается, правда Вите это наверное приятно даже вдвойне, я не успеваю следить за ходом его глупостей, а его распирает от избытка гадостей, которые в эти минуты можно реально осуществить и потом с привиранием рассказывать в роте и быть объектом всеобщего внимания. Кулаками у меня под носом, визг изнутри и ещё раз кулаком под носом, ну, я не знаю если пикнешь хоть одним нервом, не жить вам обоим, молчи и удивляйся! Автомат мне у руки, тычком ладони в спину, мгновенная посадка, ногой по заводной ручке, разворот на месте и машина на малом ходу отчаливает со своей стоянки. Йес, йес, ооо-ма-ма, получилось, Вова, смотри, что дальше будет делать артист больших и малых театров, Витя Стога, секи момент и расскажи своим потомкам. Норма, оторвались, развернулись и потихоньку в сторону уснувшего бойца. Смотри, смтри, зашевелился, видишь, видишь, делает вид, что ничего не происходит, что это он вовсе и не спал, а просто прикрыл на минутку глаза, а так он весь на посту и даже заметил наше приближение и собирается делать то, что ему и было положено делать в этом месте, регулировать наше пребывание и убывание мимо его поста. Мотоцикл набирает скорость, идём на сближение с соней, различаем частично черты его лица, скрытого под намордником и надвинутой белой каской регулировщика, тряска и ветер мешают всмотреться повнимательнее и усечь, заметил он нас или его качания туловищем всего лишь борьба сна с вертикальным положением тела? Атас, говорит Витя, спит сука, дрыхнет дух и даже не чешется беспокойством. Давно стоит, это уже мои мысли, спёкса от долгого ожидания и безнаказанности. Завидно за сон Миколы, но, но спит то он, а это не честно, лучше бы я спал, а он завидовал, так честнее с моей точки колокольни. А колонны за нами пока не видать, далеко мы от неё отскочили, ну, сейчас, что-то будет, Витя аж ручку газа от злости чуть не раздавил, мучается, не зная на что видно ему решиться, а время идёт, мы приближаемся на расстояние броска гранаты. Какую казнь можно за такое короткое время придумать человеку, стоящему на обочине? Вот именно, сижу и всё внимание на своего напарника, но у того злость кажется, заслонила разум и я наблюдаю на лице Вити рой копошащихся мыслей, которым пока нет выхода наружу. Ну, Витя, всё пропало, мы уже поравнялись с изменником и предателем, финишная лента, делаю интуитивно поворот головы направо и назад в сторону беспробудно качающегося Миколы и совершаю страшную ошибку. Не надо было упускать момент встречи на Эльбе, надо было продолжать следить за изменениями, начавшими происходить на лице под намордником, а ещё внимательнее следить за шаловливыми ручками Вити, следить, делать выводы и оставаться на полном взводе! Но, мама под утро меня родила, Миколу видно к ночи. Грош-цена моим потугам, наскочили мы на фугас, рвануло под ведущим колесом так, что я зубами клацнул в люльке, каской успел вдарить по двум стоящим про меж ног автоматам, руками ничего не смог зацепить, по силе, вдруг возникшей инерции, начавшей разворачиваться на пятачке тяжёлой машины, стал вываливаться вправо вперёд, визг тормозов, сбившаяся мне на глаза каска, ёрзанье ногами по днищу люльки и мороз от волос и далее по коже. Ужас и мрак обуяли меня больше, чем когда либо за всю мою несознательную жизнь, погибли, бомба, нет, фаустпатрон, нет, мина….разворот в полном нажатии на тормоза, дым и пыль из под колёс, мы погибли! К машине! Птурсом из мотоцикла! Ко мне, я сказал, товарищ солдат, бегом ко мне, маааарш!!! Кому? Мне или Колюну? Я наделал от страха и полного неведения происходящего наверняка побольше, чем наш соня. Ноги подломились до колен, автоматы застряли и не выдёргиваются. Да брось ты их, я не тебе! Ноги трясутся, мы живы, мотоцикл цел и вроде даже продолжает дыг-дыкать, ничего не понимаю, головой трясу, как колхозный конь, а команды Колюну сыпятся одна быстрее другой. «Товарищ боец, почему не на посту, почему спим у Родины за спиной, ко мне, ещё быстрее, доложить по полной форме с оружием, живее, колонна на подходе, твою мать!» Поворот головы в мою сторону,…., догадывайся далее сам и мотай на ус, сегодня он, а завтра ты можешь оказаться на его месте. Ноги от долгого стояния затекли, колени не сгибаются, бег сони к мотоциклу за оружием напоминает рывки человека попавшего по пояс в воду, руки, как грабли, болтаются и мотают всё тело из стороны в сторону, глаза выпучены и голова ничего не варит, но, но что он начал выкаблучивать, когда домчался до своего мотоцикла. Руки духа замелькали ветряками сельской мельницы, ноги упали на четвереньки, гот открылся выпуская клубы пара и из пасти через намордник наружу полезли звуки похожие на рожающую двойней корову! Гооойй, ёйййоооййй, уугуууййй, оооо мамо, мамо, ды вин сховався! Ща, ща, пидождить трошкы, зовсим трошкы, ой дэшь його подивало, вин жеж от-ту-та валявся! Бах снова под мотоцикл и шарами в восемнадцать копеек в нашу сторону. Ни хрена не могу сварить своим порожним котелком. Да нет, про автомат это понятно, это уже не актуально, я своё, я про фугас. Почему мы живы, почему мотоцикл на трёх колёсах и весь целый, а я вдрызг мокрый и больной. Я соображаю, Витя дрессирует духа, автомат не находится ни в какую мать, а на расстоянии сколько можно увидеть вдаль, появляется наша медленно ползущая автоколонна. Соображаю, что надо, что-то мне делать, делаю снова в штаны и всем своим видом показываю Вите, что горю без огня. Витя Стога не собирается упускать ситуацию из-под контроля, взмах жезлом в сторону съезда с главной на второстепенную и меня уже нет возле трагедии. Минута, ещё минута, пора выбрасывать от бедра и вверх жезл и пересекать встречную полосу. Витя делает похожие движения и начинает выдвигаться тоже на перекрёсток, чтобы повернуть голову колонны из крайне правого ряда налево, для съезда на полевую дорогу, сплошь покрытую булыжником. Выдвинулись, замерли и ждём приближения головной машины. Колонна, растянувшаяся до бесконечности, как змея начинает поворачивать УАЗом ротного мимо Вити и уходить, прибавляя обороты влево. До меня никому дела нет, я стою спиной к колонне, лицом к встречному потоку, я есть, но потока пока месть нет. Бывает. Я стою, но башка просит разрешения на маленечко повернуться назад и увидеть, как происходит встреча с нашими водилами, глянуть на ротного и всё такое любопытное, чего хочется узнать простому смертному регулировщику. Картина маслом: передо мной пусто, но отворачиваться от трассы боязно, Витя бросив рубящее движение ладонью к виску, снова выбрасывает правую руку под 90 градусов вправо, удерживая левую руку вытянутой вперёд, стоит боком к колоне, Микола цыбуля же, продолжает на обочине метать икру, нарезая расходящиеся круги вокруг своего мотоцикла в поисках безвинно сгинувшего боевого оружия мотоциклиста. Машины на скорости с ву-ву-каньем и вши-ки-вши-ки-вшиканьем уруливают по дуге и прибавляя копоти несутся от нас далее. Микола носится, как голый по бане в поисках выхода, колонна начинает казать нам хвост и сразу, после зашумевшего всеми висящими на урале-бензовозе цепями, подскакивает МТОшка, из распахнувшейся двери которой на полувытянувшемся из кабины туловище, зампотех, учуяв что-то неладное или догадавшись о какой-то задуманной Витей хитрости, громко ставит вопрос «что случилось и почему третий не на перекрёстке, а бегает кругами?». «Так замёрз, я разрешил побегать, ехать вон сколько!». «Ты мне, это, смотри у меня, шоб, это, ну, шоб, сам знаешь, вообщим, что, вот!». Пронесло. Всех. Вот теперь Миколе крамздец! «Нашёл?! Роззява!». Щё мини тэпэря будэ, нимайэ його ниигдэ, як скрозь зэмлю вин провалывся, все нэма. «Щё, Щё! Хохляра, тэперь тоби самому жаба цыцьку дасть, куряче капшо!». Мельник, отдай ему его автомат. Понял, вот это по-нашему, это я мигом. Витя, это, слушай, а что бахнуло то так, а вроде, как и ничего, мы живы и косточки наши целы? Потом покажу, догоняем колонну, скоро будет привал, мы свою работу сделали, а насчёт взрыва, так это все водилы знают. Выключил зажигание, дал газу и снова зажигание. Элементарно, Ватсон! И что? А ничего, слушать надо было внимательно. Повторяю, рация на бронепоезде. Вить, объясни толком, обмочился я с перепугу, чуть сердце пополам не лопнуло. Да всё же очень элементарно, искры нет при на секунду выключенном зажигании, даёшь по максимуму впрыск и следом зажигание, искра, вспышка, взрыв и полные штаны, но ты так не делай, разорвёт глушитель, понял? Теперь понял, а Микола? А чё Микола, он ещё до взрыва наложил, во сне! Ну, допустим, что я этому слабо поверил, хотя как-то странно он ковылял к нам, да, странно, но во мне другое мнение Витино утвердилось больше, это, когда Микола круги на глазах у всей колонны нарезал в поисках свой жизни или смерти. В другой раз попробует он у меня поспать на перекрёстке, я ему такую после марша житуху в роте устрою, что мама дорогая. Колонна катила на хилой скорости, но догнать её и обойти по полевой дороге оказалось делом проблематичным, какая-нибудь ИФА и ещё мельче колоша обязательно начинала маячить вдали и о попытке обгона не могло быть и речи. Так и тащились на равных собирая наилучшие пожелания от своих друзей, ну а что может пожелать в зимних условиях мазута мопедам, правильно мыслите товарищи-«вешайтесь!», конечно же вешайтесь. Дорога пошла в гору и вывела к рощице с ноготок, там и сделали привал, перекур и перессык. Команды по машинам некоторое время не подавали, а через некоторое время велели по одному человеку от каждой машины явиться к походной кухне за обедом. Может оно и раньше приспичило, но так надёжнее, раз дают сейчас, значит дорога дальше предстоит без остановок, видно маршрут пойдёт по таким оживлённым местам, что не до перекуров, только головой крути, да не зевай. Мне повезло, а иначе и быть не могло, кандидаты обед духам не носят, разучились это делать за год службы, а я своих всех смогу увидеть и хвастнуть по поводу рулёжки на матаке, да и новости можно разные узнать, попросить опять же еды побольше, да и вообще, чего мёрзнуть сидючи в сплошном железе мотоцикла. Гремели котелки, духи наперебой летели к откинутому люку раздачи пищи. Командиры видно ещё не снимали пробы, стояли полукружком, лицом к нам, курили и тихонько обсуждали свои проблемы, нас не забижали и не вмешивались в процесс выдачи пищи и маленькую толкучку. Зилок 131 с походной кухней ещё дымил своей поднятой трубой, солярошный дым выбивался через пламягасители. Чудно было в поле получать еду, причём очень приличного вида и качественно приготовленного в этой буржуйке, чудно было получать еду в котелки, которые раньше валялись в солдатских торбах без всякого назначения, чудно было складывать наполненные половинки котелков пищей и пытаться всё это донести до своих машин. Два котелка, две кружки огненной жидкости и куча хлеба в придачу. Богатство, да, как с ним справиться? Такого счастья я не испытывал со школы, со школьной «зарницы», где тоже была зима, где было по колено снега, где мы тоже умирали от холода и сильного низового ветра со снегом, двигаясь цепью по полю, где в буераке так же готовился обед на открытом костре в алюминиевых кастрюлях, где так же получали в железные миски гречневую кашу с дымком, кашу и вкусный превкусный чай. Гороховый суп на три пальца от дна в большей половинке и макароны с бычками в томате, сказка, просто сказка, сегодня же домой пропишу про марш и особенно добавлю красок про этот обед на свежем воздухе. Обед затмил все события произошедшие за сегодняшний день, да по-моему и за всю беспутную мою службу. Дурь прошла, мы начали по настоящему проходить службу, все ротные накладки жизненные представились мелкими и не стоящими внимания, душа потянулась к новому, этому самому, что и составляет воинскую службу. Здесь совсем другой воздух, отношения легли совсем в другую плоскость, тут тебя замечают и видят твои лучшие качества, здесь можно наилучшим образом проявить и свои глубинные способности, здесь всё по настоящему, здесь защищают Родину. Пусть защищают пока с жезлом и ложкой, но ведь пока другой необходимости не возникло. «Начинайте со второго, потом принимайтесь за первое, первое долго остывает, второе холодное есть нельзя, изжога удавит, жрите больше хлеба, ехать ещё очень долго, проехали только одну треть пути», это свозь набитый рот нам наш новый командир вещает, правильно, я в ротной столовой тоже со второго стал есть, так надёжнее. Не успеешь кипятком, первым блюдом ошпариться, как какая-нибудь сволочь бросится куском хлеба или мякушем в виде шарика и всё, «рота встать, выходи строиться», сколько раз такое бывало. Макароны просто объеденье, подливка от томатного соуса рыбных консервов, отлично отполировала каждую трубочку, заглянула в каждую дырочку, мням, язык вместе с кусками черняги вот-вот влетит в глотку и не вернётся обратно. Рыбки хоть и не очень, да по гражданке больно ударила воспоминаниями, первая стипендия, килечка с лучком, бычки в томате, пузырь пшеничной….эх, где мои 17 лет, где шесть кружек пива, где гора креветок на подносе, где тот пивной бар с голубыми старинными сводами? Миколу забижать и не собирались, спросили мельком о причине суеты у мотоцикла на обочине, это когда он автомат искал, да довольствовавшись малым отстали. Витя слил своё первое нам на двоих, отписал свою чернягу и начал травить байки про то, как ловят на Чёрном море бычков на голый крючок, мы слушали краем уха, но виду не подавали, солдаты всегда чего-нибудь мелют, пусть поговорит сейчас Витя Стога. В Одессе не были, на Чёрном море тем более, бычки вкусная рыба, особенно после литра водки или как в нашем случае, в Советской армии, в полевых условиях, где свари солдату колючую проволоку и ту он съест не задумываясь, солдатский желудок на морозе и кирпичи с хорошей подливой переварит и не пукнет. Еда в котелке заканчивается, хлеба не хватило, переходим к чаю, а бычки продолжают сами сигать к Вите на голый крючок. Не успел человек избавиться от первого лупатого хишника, как второй бьёт хвостом первого собрата и кидается, как Александр Матросов, на амбразуру. Витя кричит «очередь соблюдайте», а бычки озверели, срываются с затупленного жала крючка и снова кидаются, один не доверяя прочности своих губ, кидается пузом на жало, протыкает себя напополам, насаживает, насаживает поглубже, как шляхтич хохла на кол и всеми силами рвёт леску и не может, не может дождаться, когда же Витя перестанет молоть нам эту пургу! Эээй, вы чё, духи, мне не поверили, что бычков в Одессе ловят на голый крючок? Ах вы суки, в общем так, слушать сюда мою команду, прекрать приём пищи, хватит жрать, я сказал! Равнясь, смииинаа! Пять кругов галопом вокруг мотоцикла за недоверии оказанное человеку, находящемуся на одно звание выше вашего. Я не понял, чего вы стоите, исполнять, я сказал. Мы не с места, обед пропал, отношения, так долго складывавшиеся и перешедшие, кажется в панибратские, притупили нашу бдительность, они были испорчены обидчивым правдивым командиром и мы не знали, как нам выкручиваться из этого положения, но бежать не хотелось, не моглось, глупистика, какая-то сопля на погонах заставляла нас на виду всех наших однопризывников носиться вокруг мопеда из-за прихоти этого сказочника. Мельник, Цыбуля, вы, что отказываетесь мне подчиняться? Мы его по-человечьи просить, мы упрашивать, Витя ни в какую, десять кругов за неподчинение. Твою кочерыжку, с полным брюхом обжорства, на глазах честного народа, два идиота стали мало-по малу нарезать круги и выкрикивать, «раз», «два»… «семь»… «десять»! Гогот поднялся от водил и мопедов, так их Витя, так, припухать стали духи, накинь для порядку ещё пяток! Чтоб вы провалились окаянные, ещё пяток, мне Микола и так все пятки стесал бегаючи впритык. А бычки, чтоб вы знали и в самом деле ловят на голый крючок, это подошедший молдованин зампотех констатировал в заключение, отставить глупости, проверить технику, с минуты на минуту трогаемся. Да, мужики, когда бычок идёт на нерест, люди заходят по яица в воду и ловят бычков на обычный «бульк» голым крючком с грузиком по поверхности воды. Рыбы так много и она такая чумная, что в жадности пожрать, кидается на любой удар по воде и глотает это в своё брюхо, верьте, я сейчас говорю правду. Дембельнётесь, будете такими, как я, милости прошу ко мне в красавицу Одессу-маму, я вам на угольях таких бычков испеку, а какие у нас ракушки в золе получаются, мням, пальчики оближешь, жду. Вот что за человек, ни остатка злобы, ни гадости на душе, подрочил маленько и опять человек, как ему удаётся оставаться человеком и любимчиком всей комендантской роты, вот мне бы таким стать, совладает ведь со своими слабостями, ему и служба не в службу, а так, в развлечение, всё у него легко получается, со всеми он успевает поддерживать отношения, со всеми ладит одинаково ровно. Ну почему другие его товарищи такие чмари и оморозки, а ведь друг с другом у них у всех отличные отношения, между собой это отличные парни, весельчаки и юмористы, надёжные и рукастые, ну зачем они опускаются до мерзости по отношению к молодым, как они после армии жить собираются и что будут про себя рассказывать там на гражданке, ну не станут же они взрослым людям и родителям в первую очередь рассказывать в упоении, как мытарили и избивали молодёжь, ведь их поступки осудят и от них отвернуться или это дать моде и обязательства перед ушедшими дембелями поддерживать подобные отношения типа, мы круче вас были, нет, мы вас переплюнули. Да всё это через год другой станет настолько неактуальным и примитивным, что самому стыдно станет чем тешился и к чему стремился, всё это ложные ценности, да, но вот он наш мопед, вот он Витя и вот два дурня послушно нарезающие круги, истина и куда ты сейчас от неё денешься, хорошо хоть всё в шутку свёл, мало хватило позора, два удара жезлом по каске в шутку и мир воцарился в нашем походном коше.
Владимир Мельников : Продолжение. За своими мелкими проблемами мы упустили главное, обед подошёл к концу, котелки наши остались не вымытыми, водовозка свою лавочку свернула, послышались команды «старшим автомашин собраться в голову колонны», мы остались без Вити, полезли к мотоциклам и пока оставалась минутка, стали с умным видом, но с внутренним беспокойством, рыться глазами во внешнем устройстве моторов. Трубы, трубочки, провода, педали, тросы, подтёки масла, следы гари и копоти, ехать не мало, машина должна довезти нас до дома. Команда по колонне «по машинам, регулировщикам выдвинуться в голову колонны», удар по заводной ручке, рык мотора, газку для проверки системы нипель, Витя на ходу в темпе машет жезлом и поторапливает меня быстее, быстрее. Жезл продолжает описывать «пропеллер» в воздухе, Микола обходит меня слева и уносится подальше от Витиного глазу. Где мне находиться, за рулём или пересаживаться, я по Витиным жестам пока не могу сообразить, еду, не сбавляя скорости мимо него. Секунда, ещё секунда, «а, поехали, как ехали» и рывком запрыгивает на заднее сиденье, «буду учить тебя ездить по-настоящему». Вот это мне и нужно было, а почему и не порулить под диктовку. Лесок или роща, да фиг с ними, заканчивается и впереди снова показывается оживлённая дорога, широкая и разъезженная грузовиками с прицепом. Бочки, фуры, сдвоенные автопоезда, трабанты, варбурги, вот это дело, по такой дороге и нам в самый раз прокатить не след, прокатить, да прихвастнуть военной техникой, автоматами за плечами, регулировочной формой, а что или другие солдаты круче нас будут? Холод отходит на второй план, нет времени об этом думать, идём хорошо, отрываемся по-полной, выбора у нас нет, колонна поджимает, а её ведь нужно вести правильно, вести по аккуратно составленным нашими писарями крокам, примитивного вида рукописным картам-маршрутам, линиям магистралей, выведенных на клочке бумаги. Кроки выданы каждой машине, инструктажи озвучили ход прохода точек автоколонны, места остановок и время нахождения на марше. Езжай, не хочу. Правило одно, двигайся вперёд, не отставая и не обгоняя других, гони до своего перекрёстка и делай остановку. Если перекрёсток сложный, регулировать будет несколько экипажей, далее снова разъезжаемся по плану и каждый встаёт снова и снова, регулирует, обгоняет колонну, догоняет «зебру», пристаривается ей в хвост и если будут новые вводные, останавливаются на обочине, получают устные указания, бьёт по газам и мчится вперёд Весело жить регулировщиком, одежонку бы ему такую, как у Гансов, чтоб с подогревом от аккумуляторов, да полегче малость, типа их курточек и удобных и со спиралями подогрева. Мечта, но почему бы и нет, ведь, сколько нам от фрицев пришлось скопировать, почему бы и это не сделать. Для своих людей то будут, сколько ещё эти ватники на горбу таскать, позор, на носу двадцатый век, а у нас в матрацах вата. Мысли никогда не покидают голову человека, человеку всё время хочется чего-то, колёса гальмуют по дороге, Витя греет спину и развлекается воспоминаниями о допризывной жизни. Поговорить хочется, но, а то, что говоришь с духом, хоть и не красит тебя, но ехать 500 км молча, повеситься можно, вот и едем. Марш, совершаемый сегодня, проходит далее обыкновенно, ничего нового, приключения видно на сегодня исчерпаны, встречные машины и мелькающие дома посёлков, порядком приелись и поднадоели, всё стало элементарно обыденным, мы в одну сторону, оно мелькает в другую. Образ Германии оформился окончательно, я осмелел на дороге и в своей новой роли, эйфория прошла, дошло до меня следующее, напарнику то, что для меня в кайф и является собиранием ныштяков, давно стало делом обыденным и решённым, для его периода службы наступило состояние получения от службы максимальных благ и использование громадного опыта в такой плоскости, чтобы используя его опять же можно было поиметь в свой актив максимальной прибыли, как то: отдыха, хавчика, наград и почестей. У меня всё это было конечно далеко-далеко и спасибо, что мне доверили малое, держи прямую линию и гони мотоцикл за колонной из полутора десятков таких же мотоциклов, как и твой. Гота, Гера, Риза, Веймар, Торгау, Десау, Шкопау, Либероза, Милероза, Форцина, всё сегодня прозвучало либо в качестве указателя на дорожных знаках, либо из уст моего напарника, всюду Витя побывал, везде нашёл земляков, всё про всех узнал и запомнил. Много и нам сейчас по дороге встретилось воинских частей, знакомых КПП, техники на дорогах, многому я позавидовал, многому сильно удивлялся, некоторое прямо воспринимал в штыки, особонно то, что городки и гарнизончики располагались по мелко разбросанным частям или вовсе находились вдали от населённых пунктов, радовался и гордился ещё больше тому, где выпала судьба самому служить и очень сочувствовал над теми, кого судьба закинула в эти мухосрански и тмутаракани. Пролетали разные городки, города, но по моему, величественнее нашего Галле пока, что нам не встретилось. Обидно только то, что мои домашние так и не смогли на карте ГДР отыскать город с таким названием и как я ни пытался нахвалиться им, как ни писал про возраст города и про самый большой химкомбинат в Европе, бесполезно, из дома писали всегда одинаково «да успокойся ты и не переживай, приедешь на дембели потом сам и найдёшь свой город». Блин, ну, до чего же обидно и не можешь ничего поделать. Я уж и карту сам составлял и мелкие городишки в письме прописывал, без толку, только и пишут, не голодаешь ли ты, да, слушайся своего командира, да никого не обижай сам. Вот люди, ну, как им вот про этот марш прописать, да смогут ли они всё это понять и прочувствовать то, что я почувствовал и как оно во мне легло? Живут они в Москве своими заботами, мы же здесь, далеко и вычеркнутыми из жизни, своими порядками, о которых в большей степени лучше промолчать до самой старости, чтоб и людей не пугать и себя не позорить. Мысли, думы, письма по памяти из дома, спина устала, ноги затекли, в жопе мослы заныли от долгого сидения и прыганья по стыкам плит дорожным, поля, кирхи, кладбища, домики, мостики, канавы по полям и выбеленные деревья по пояс вдоль дорог. Отличные дороги, серые дома, каждый камень которое тысячилетие не может покинуть своего места, как ткнули его в лунку зубом, так и тешем его сейчас мы шинами, да набойками сапог. Редко-редко мелькнёт цветной домик, редко-редко кто выбьется из серости шубы из цементного раствора, как нанесли её сто лет назад на кладку распылителем, так и держится подтёками и наплывами на стенах. Вот люди, как им самим не тошно на свои дома то смотреть, наверное от того их души серые и безжалостные к другим народам, возможно по этой причине всё ходят и ходят походами на цветные города и весёлые народы, всё неймётся супостатам. Колонна из мотоциклов стала редеть на глазах, перекрёстки стали заполняться регулями из нашей роты, мы идём дальше, наша очередь ещё впереди. Домики городка стали расти в размере и количестве этажей, мелькнули ворота воинской части или комендатуры и мы на скорости выносимся на площадь с нашим регулировщиким и обалдеваем от увиденного зрелища. В центре площади, на прямоугольной тумбе памятник фашистской каске! Рогатая гадина, пауком разлеглась на высоком постаменте, серая, мрачная тварь, наводившая много десятилетий на народы Европы и мира ужас и смерть, кто посмел её здесь оставить, кто не уследил, ликвидируя наследие фашизма, у суки, ненавижу, почему её не взорвали и не закатали то место грейдерами, почему, я вне себя, Витя бушует не меньше моего, а наши, видели ли наши этот позор и унижение перед фашистским прошлым, куда власти смотрят и почему этот пережиток и напоминание здесь существует и показывает, кто в ГДР хозяин и чья здесь власть? Я и раньше про это слышал от водил, говорит мне Витя, но честно говоря, не очень в это верил. Ух ты! Вот это да, ну, блин завтра обязательно об этом домой напишу, фу гадость, может ещё, что подобное, где-то в укромных уголках заныкалось, вот это номер, вот фрицы, какими были, такими и остались, вот почему мы здесь Вова и должны находиться со своей группировкой, дай им волю, они эти каски снова вмиг напялят и через четыре дня в городе герое Минске в городские ворота будут стучать и требовать «матка, яйко, млеко, дафай, дафай!». Всю дальнейшую дорогу только и мусолили про эту чёртову каску с рожками, вспомнили все ужастики и страшилки про немецких вервольфов и диверсантов, вспомнили тысячи безвинно заколотых во сне шомполами советских солдат ГСВГ, сотни солдат с набитыми животами черешней и клубникой. Стали осторожнее в суждении о немцах и людях вообще. А дорога всё не кончается и не кончается, одно регулирование сменяется другим. День показался мне таким длинным, количество смен за рулём таким продолжительным, что к концу дня стала понятна мне причина благ устроенных Витей по передаче мне руля и всякого такого доверия со стороны кандидата в деды. Если бы по прибытии в парк роты не дали команды «заправить машины и поставить их в боксы, то даю голову на отрез, меня, да и всех кто сегодня подмял под себя 500 км Германских дорог, остались бы в скрюченном положении и на вечерней поверке выставили бы нас в виде замороженных тушек прошедших марш мотоциклистов. Нас до того укатали немецкие горки, что что с нами будет делаться далее, не имело никакого смысла и единственного чего нам хотелось, так это, попробовать слезть с сиденья, не остаться в таком растопыренном состоянии, но больше всего хотелось прижаться околевшей насмерть спинок в горячему бойлеру или любому обогревателю. Почкам хана, если завтра война. Неет, ребята, по мне уж милее в кузове не менее тёплой «зебры» на лавочках жопой биться, жопы не жалко, там хоть можно в кучку сбиться, да согреться пердячим паром. Здесь никакой жизни, ещё один марш и заказывайте новый призыв, а нас в топку на сугрев до дембеля. Новый год 1981 первый. Снова штык нож на ремень, снова наряд по роте, до нового 1981 года меньше недели, снова отпустило и на улице опять тепло не по-зимнему. Ну, что за страна, ни то, ни сё, когда же наконец то вдарят морозы и засыплет землю снегом по человечески? У меня нервы больше уже не выдерживают и я боюсь за себя, ну этот год без снега, а как следующий, знать, что опять будет зимой лето и зелёные кустарники будут полыхать листьями, нет, я не смогу пережить это состояние, оно давит на меня и мне нет места среди этого климата. Оказывается не такое уж и безобидное дало отсутствие привычных условий проживания, я с этим впервые здесь столкнулся, мне не хорошо здесь и я не хочу здесь и жить и служить, мне плохо, мне нужен снег и лопату в руки, чтобы его скорее убирать с дорожек, чтоб он и был и чтобы он не мешался ходить по дорожкам, но! Но, чтобы он всё-таки был! Спасите меня люди, заберите меня обратно, дайте мне работу, чтобы не когда было мозги вентилировать и выматывать этим себе нервы. Здравствуй Витя, да, я опять на тумбочке, деды, конечно, работают, да, пока пошли работать ложкой в столовую, потом самое трудное, пойдут вкалывать губами, прячась от старшины роты и делая вот так: хрррр, псиии, хрррр, псиии, буль-буль-буль-буль…и с переворотом на другой бок в тесном кресле, притащенном в каптёрку с немецкой свалки. Они Витя будут трудиться, а я должен буду стоять и всем интересующимся давать однозначные ответы « пошли выносить мусор на свалку» или что-нибудь ещё. Пусть поработают, мне даже лучше, они пока трудятся, а я в это время отдыхаю тоже. А разговор то Витя начал не с проста со мною, Витя зря делать ничего не станет, напарник ему нужен для одного очень деликатного дедельца. Дельце плёвое, но после его выполнения он может получить отпуск. Работа аккордная и очень ответственная, надо сделать всего ничего, маленький ремонтик в генеральском доме, в квартире НАЧПО дивизии. Пойдёшь со мной, ты вроде трепался, что в Москве сам королевские обои клеил у себя на хате, красить умеешь, электрика, опять же, то да сё, а? То да сё, ни фига себе, то да сё, у меня очко сжалось до точки и в зобу спёрло от такого предложения, народу в роте до чёрта, а почему он ко мне припёрся, понять пока не могу. Когда начинать и какие сроки, опять же, что надо там сделать, это для того, чтобы дать себе время переварить предложенное и естественно не обосраться потом, дав согласие сейчас. Обои то я клеил, но не один, клеил с домашними, а их целый табун. От того ремонта я только и делал, что слушался, да вовремя перехватывавыл у клеильщиков тех королевских обоев. Так бы мне и доверили их поклейку, я бы им наклеил, год бы потом скоблили со стен назад и матерились. А покраска, да одних «цвиркуныкив», то-бишь пробелов, не прокрашенных мест, было после моего валика и кисти столько, что дважды в квадрате всё перекрашивали и меняли инструменты. На носу новый год, а они ремонт затеяли, хотя кому, как, наверное настало тому время, а может просто с жиру бесятся. Я согласен, но я же в наряде. А это дело поправимое, сегодня я материальчиком займусь, а завтра и начнём. Я согласен. Согласен и польщён, да, как бы не сглазить, а то желающих поработать вне роты, да ещё в таком доме ого го наберётся сколько. От предложения аж засвербело, закипело и потрепаться о высокой почести хочется и не с кем, все после развода убыли на работы, в роте только я, да храпуницкие из моего наряда. В голову полезли хвалебные мысли, домой пропишу первым делом, похвастаюсь, а то, как же, не без этого, ротный, узнав с замполитом зауважают ещё больше, перед своими в другом, благородном виде предстану, ремонты у НАЧПО дивизии делать это вам не хрен собачий, это вам хрен собачачий, такое не каждому доверят. Пропал день у хлопца, за писуарные трубки в туалете возьмусь, а в мыслях я в квартире начальника политотдела, закончу трубки натирать, а я всё там же, очко скребу бритвочкою, а в мыслях полы крашу в генеральском доме, весь день, а потом и ночь я бродил по закоулкам огромного генеральского дома. Два ремонта успел в мыслях прокрутить и с чего лучше начинать, и что после первой работы делать, и как заканчивать, осталось только начпо доложить и можно на квартиру не являться, ремонт выполнен, хвастун и сказочный мечтатель ждёт от вас поощрения и готов позычить у кандидатов чемодан для отбытия в отпуск. Перед тем, как выйти было нам за пределы казармы, о том, куда мы направляемся, знало половина роты, если не больше, я всем успел по секрету об этом поведать и заслужил новую кликуху от своего напарника, трепло ты и пустомеля, больше я тебя никуда не возьму, понял? Понял, говорю и правда, понял так сразу после его стебания по глазам, что так больше делать нельзя, что на весь день настроение испорчено и остался не хороший осадок перед человеком, который то в общем и для тебя тоже постарался. Стыдно, плетусь сзади с пульвелизатором на горбу, соплю в две дырочки, а изьвиняться не могу, упёртый и не могу через эту упёртость себя пересилить лишний раз. Так и прёмся с ранья, навьюченные торбами с обоями, клеем, банками и валиками с кисточками. Нагрузились, аж пупок трещит, но для такого дела грех маху дать, хочется явиться с видом знающих специалистов, явиться и остаться, не быть отосланными назад в роту, а такие вещи уже происходили и я тому был сам свидетель. Выпроваживали или матершинников, или тунеядцев, или воришек, нам вроде бояться вроде нечего, плохо, если передумают или уехали куда в город. Не передумали и ждали даже очень гостепреимно. Адъютант комдива с шести утра круги по этажам и чердакам нарезал, комнаты освободили от мебели, полы застелили рулонной бумагой, нас ждали и кажется наш старшина переборщил кое в чём, нас ждали, как ждут на пикник поваров из ресторана Метрополь, как ждут волшебников из страны Оз. Что встречают нас не по рангу, было понятно только нам с Витей, на меня в добавок ещё и колотун напал, рот закрылся на замок, я только молча летал и смотрел со стороны на Витины проделки и выкрутасы, это, когда он носился за шныряющим на огромной скорости двухметровым адью и получал от того ЦУ на счёт предстоящего ремонта. Витя и адъютант быстро нашли общий язык, родной им обоим с детства, фронт работ быстро был ими определён, рабсила нам придавалась из дополнительного резерва адьютанта и от нас в итоге требовалось совсем не многое, качественно покрасить потолок, поклеить хорошие обои и выполнить покраску полов. Всю черновую работу предстояло выполнять духам, притащенных нашим адьютантом комдива. Мне предстояло немного переделать освещение и кое-где перенести розетки и добавить их количество там, где их не хватало. Работы надвое суток, так определили наше присутствие в этом доме. Работать предстояло на вторых этажах небольшого отдельно стоящего особнячка, что располагался напротив понтонёров, как пояснил мне мой напарник. Вокруг домика росли хилые деревья и ютились небольшие заросли из подлеска, скорее мусор, чем что-то стоящее и похожее на ухоженность. Культуры устройства и уюта вокруг домика не наблюдалось, да и сам дом, хоть и отличался от подобных особнячков дивизии, состоял в запустении и заброшенности, никто не занимался приведением его внешнего вида в шиковое состояние, получили распределение, съехали, прибыли новые жильцы, сделали ремонт изнутри и до замены в Союз, никому дела до фасада особняка опять нет, чужая страна, чужая собственность, да и у самих гансов вроде того, не очень они деньги любят на это тратить, жадные они и скупые одновременно. Времени на ремонт отвели два дня, а начали электрику ворошить и пошли сроки ломаться. Проводка на роликах, а просьба утопить её, тронули кабели, тут и вырубилось всё в доме, забегали по этажам солдатские сапоги, посыпались извинения и оправдания, спина мокрой стала от напряга. Над душой коршуном повис громила адью, лопочет по хохляцки с бендерским акцентом про «сгною», да «сошлю в пехоту», никакого доверия, одни команды и указания, руки выделывают крендели в нервном состоянии, Витя не отстаёт в том же. На хрена я связался, целые сутки я летал от счастья и на тебе, мордой о стенку, давай, шевелись, откуда вас москалей только берут в комендатскую роту, надо будет самому к этому делу видно подключаться и брать своих, проверенных людей. Вот это правильно, в дивизии остались только два человека не из числа хохлов, это комдив и начпо, остальные же все «проверенные» адъютантом с западной Украины и немножко с левобережной, скоро сам крещение принимать буду от всеукраинского братства, расплодившегося в нашей роте. Избавление от кошмара пришло неожиданно, скарпель и кувалда размололи потолочную кладку в летящие брызги пыльного крошева и цементного марева, от которого спастись можно только либо, как сейчас мы, за масками противогазов, либо спасения бегством, что и пришлось сделать адъютанту. Туда ему и дорога, круши Вова кладку потолочную, делай борозды, от выключателя прямо к будущей люстре. Штробы потолочное и штробы розеточной группы отняли уйму времени, обед прозевали, кормиться остались подножным кормом, спасибо опять же нашему вражине адъютанту, голодом морить не стал и сам порубал на припечке из бачков, притащенных им с офицерской кухни. Руки не слушались ложки, ноги тряслись от долгого пребывания на стремянке под потолком, запах алебастра забивал вкус варева, пошамкали чисто технически, покидали не пережовывая куски и опять за мастерок. Мастерок, гипсовка, алебастр, шкурка наждачная и пот в три ручья из-под противогаза с волос на шею. К вечеру закончили кое-как с электрикой и заделыванием дыр и щелей, ошкуривания и грунтования потолка побелкой по первому слою. К одиннадцати вечера, запарившиеся в спёрднутом воздухе тесных комнатушек, еле смогли стащить с себя робу, смыть побелку и пыль с рож и уморившиеся, но довольные, проделанной работой, направились по сонному городку в свою роту. Отбой прошёл давно, в роте из начальства ни кого не осталось, все уходили ночевать к себе на квартиры до подъёма, но жизнь от этого не прекращалась. Витя попёрся к своим друганам в каптёрку в подвал к мотоциклистам, я мимо каптёрки в умывальник, чистить зубы, бриться и ещё, как следует умыться, а потом готовиться к отбою. Спал, как убитый, встал, как Стаханов после рекорда. Всё тело болело и не слушалось, на забеге вокруг дивизии еле ноги переставлял, на спортгородке не знал, куда бы примоститься и переждать зарядку. Завтрак, развод и снова пульверизатор, наглотавшись воздуха, выдувает из своей утробы рассыпчатую струю побелки. Два дела сделаны, отрываем газеты, приклеенные по стенам под потолком, можно начинать отмерять и подгонять обои. Пока суть да дело, потолок обсохнет и пошла поклейка моющих обоев по комнатам. Обои простенькие, в Москве на такие бы и не взглянули, но здесь другое дело, здесь, что валяется на свалке у немцев, то и считается модным и кайфовым, то и клеят на стены в квартирах и общагах. До окончания срока мы смогли только сделать электрику, побелку потолков, наклейку обоев и пройтись по первому разу валиком по полу, остальные виды работ пришлось отложить на третий день ремонта. Умудохались и надышались краски и клея столько, что выдыхая воздух из себя, долго ощущали этот привкус. Жуликоватый адъютант после выполнения работ в генеральском доме, потащил нас по своим знакомым, эксплуатация рабов продолжалась бы наверное до бесконечности, если бы старшина роты не дал бы кое-кому по рукам. Хватит, сказал он за день до нового года, хлопцям требя трошкы привесты сэбэ упорядок, бо завтря буде вже празнык. Что за эту неделю происходило в роте, мы понятия не имели, кроме, как на завтрак, да поспать нас больше и не присутствовало, чем жила рота и что делали бойцы мы не знали, а не вышли на побелку и покраску, так сразу и выяснилось, что рота готовится к первым тревогам и первым командно-штабным учениям, которые по слухам, должны будут начаться сразу после праздника, в первую неделю нового 1981 года, в январе месяце. Мотциклисты готовили технику, выезжали на регулирования, умирали от холода на перекрёстках, а мы в это время прогибались по чужим домам в поисках чужого счастья. Позже выясниться почему Витя выбрал именно меня в помошники, оно и правильно сделал, я не мог по молодости лет составить ему конкуренцию на право получения отпуска, ведь никому не секрет, как сумеешь себя показать начальству, так и скоро решится твой вопрос с отпуском. Многие ремонтами квартир и взяли быка за рога, знать только надо, кому и когда ремонт сделать. Тридцать первое декабря, шесть часов утра, мама дорогая, Норильск на дворе или Воркута. Снега навалило так, что машины не могут тронуться с места, дневальные за ночь столько успели расчистить дорожек и накидать снега вокруг, что не дорожки для построения получились, а скорее окопы для стрельбы стоя. Снег такой сияющей белизны и мягкости, что не верится вообще в то, что это он. Настроение мгновенно у всех меняется на неуправляемое безумие, лопаты вырываются из рук у дневальных по роте, горы снега летят в нашу сторону, особо никто не отбивается, все поражены и орашарашены немецким снегом, пытаемся найти отличия нашей зимы от их, получаем подножки и летим в сугробы руками вперёд. За пазуху нагребли комъев снега, на спину запрыгивают обезумевшие кандидаты и деды, возюкают друг друга по снегу, лепят снежками в лицо и в спины и сумасшедший крик отлетает от удачно влепившего снежищем товарища в рожу. Буйство и безумие, а дежурный по роте прапорщик Чекан, из молодых, командир взвода зенитчиков, улыбающимся истуканом наблюдает всё это с крыльца роты и видно по выражению благодушия на его лице, что он целиком и полностью поддерживает это утреннее состояние своих подчинённых, что он предполагал, как рота встретит первый по настоящему зимний снег и какая реакция за этим последует, молодо зелено, сам недавно вылупившийся из состава срочных военнослужащих, если бы не прапорщицкие погоны, первый кинулся бы лепить снежки и запускать их в мишени из нас. Всё прощаю, выбираемся из сугробов, вытаскиваем товарищей, эйфория у всех на лицах, все понимают друг друга без слов, всё сводится в шутку и построение и последующий бег вокруг дивизии, превращается тоже в шутку, грохочем сапогами паровозиком и нет-нет да получим от перевозбудившихся снежком в затылок. Глазам от яркого снега аж больно и слёзно, ноги месят зимник, не проторенный по утру другими сапогами. Несёмся мимо строящихся рот и батарей, мимо рембатовцев, химиков, противотанкистов, мимо батальона связи, вниз под горку к танкистам. Там до нашего прихода, во всю стучат сапогами белые каре рот, перемешиваемся с ними, но через некоторое время, разобравшись, сбиваемся в свою стаю и с оглядкой на Т-34, готовимся к подъёму в гору. Сил к этому времени остаётся у всех только-только, рота растягивается на сто метров, по полтора человека на шаг, звучит команда «шире шаг, подтянуться!», в груди от натуги аж лопаются сосуды, надорвавшись на преодолении глубокого снежного покрова, гакают глотки, лёгкие пинки под жопу и тычки в спину и на глазах дежурного по роте, который вместе с нами месит яловыми сапогами ту же снежную целину, образуется выровненное по шеренгам подобие каре и с характерным хряканьем и свистом из лёгких, несётся по прямой с горки от рембата, мимо чайной, мимо клуба артполка и казарм ДОС к себе в автопарк на спортгородок догуливать и кочевряжиться те самые 60 минут утренней зарядки.
Владимир Мельников : Продолжение. Светает на глазах, автопарк, имея огромную территорию в полгектара, завален под завязку снегом, расчищены только подходы от штаба к КПП парка и вокруг самого КПП и курилка, дневальные видно с ночи не смыкали глаз и только тем и занимались, что расчисткой ненавистного им снега, шинели валяются на лавочках курилки, спины ПШ мокрые от пота, пар валит изо рта и от одежды, мужики умяли столько снега, что лопаты выпадают из их рук, а его меньше не становится. Откуда его столько разом привалило, вроде такая теплынь стояла и благодать к ночи. Что делать на спортивной площадке, где по голенище снега, никто не знал, снегом завалило крыши, машины, деревья, всё, не оставило ничего, где можно было перекантоваться и спрятаться. Всё в армии меня устраивает, но вот эта зарядка. Она убивает во мне человеческое начало, я ненавижу и саму зарядку и того гада, который её придумал. Ну, что можно делать зимой голому человеку целый час, ну, какое нужно иметь и здоровье и терпение, чтоб это всё пережить и не повеситься, да, задолбала она меня насмерть, ей Богу. Вова, Вова, на что вы расходуете силы и о чём рассусоливаете, ты же сопля в этом деле, ты службы не видал ещё в роте, ты не знаешь, что вас всех ждёт после развода. Помолчи и оставь капельку злобы на предстоящее, предпраздничное будущее. Час прошёл с того момента, как познакомились с зимой и снегом по колено, всего один час, а у всех такое чувство, как будто этот снег лежит не меньше года, успели обвыкнуться с ним, присмотреться, успокоиться. И только кто запустит снежком, как уже кажется это не смешным и не очень актуальным, ну, снег, ну, очень много, ясный перец, зима у немцев наступила, а что дальше? А дальше пошли разговоры о том, как бы спрятаться после развода, чтобы не нашли. Мне эти разговоры, что то не понравились и я стал чувствовать, что что то наклёвывается, а что, пока не врубаюсь, но то, что это связано со снегом, так это, как пить дать, вон, как закрутились прапора вокруг ротного. Построение на завтрак, строем с песней по снегу и обратно у роте, построение на развод и….и чёрт бы его побрал этот снег и эту радость, доставившую нам своим появлением. Лопаты в каждые руки, строем в автопарк, к штабу, вокруг роты, вокруг стелы, вокруг офицерской столовой и ограниченный срок его уборки, бац и понеслась манда по кочкам. Мне с мотоциклистами досталась дорога жизни, дорога от КПП автопарка и аж до конца стелы. Почти двести метров тротуара и не просто тротуара, а дорожки, по которой сейчас пойдёт своими ножками командир дивизии, товарищ Ушаков, Герой Советского Союза. С семи тридцати до восьми тридцати расчистить двести метров одним отделением мотоциклистов, не много ли, братцы? Полетели первые кубики снега с тротуара на газон с розами, пошла работа по уборке территории, кто быстрее очистит свою территорию, тот будет свободен до обеда, много ли надо молодому бойцу, чтобы дать себя задурить и охмурить хитрющими сержантами, а верить то им по любому верится и хочется быть свободным от работы хоть на минуту раньше остальных. Полетели комья, как от снегоуборочного урала, быстрее шнеков руки замахали с лопатами, силы много, ума не надо. Все на виду друг у друга, каждый загребает на лопату, как можно больше снега, каждому хочется перед товарищами повыпендриваться силушкой, летит снег налево и направо, поняли сержанты, что управляемся по времени, стали новые вводные давать, стали придираться к качеству уборки, стали требовать зачистки снега аж до самой брусчатки, стали требовать подрезать снег по обочинам, а потом и сами забыли про свои обещания и потащили нас в автопарк на помощь мазуте. Перед самой отправкой нас с территории успели-таки запечатлеть момент прохождения по расчищенной аллее командира дивизии, но особого восторга на него наша работа не произвела, прошёл он серой мышкой мимо нас, постояли мы по команде «смирно», подержали свои ладошки в приветственном состоянии отдании чести и никаких эмоций. Столько было разговоров, а в итоге пшик и человечек в шинели и каракулевой папахе тихонько появился от стелы и так же тихонько исчез в дверном проёме в штабе дивизии. Столько шуму и столько возни с раннего ранья, хороший у нас командир дивизии, тихий и незаметный. Наломавшись с утра рыхлого снега фанерными лопатами попёрлись на помощь мазуте их автопарк. Расчистка дороги жизни силами мотоциклетного взвода показалась нам детской шалостью по сравнению с тем, что мы увидели у соседей по лопатам. Мы не могли отказать им в помощи, наши мопеды стояли в их боксах и нам самим пришлось бы таскать их по сугробам из снега при возможной тревоге ближайшей ночью, не могли не помочь, но, видели бы вы какого размера площадь требовалось очистить от снега, не раскидать налево и направо, а вывезти с территории вообще. Мама дорогая, как могли после этого так радоваться старослужащие, которые прекрасно знали истинную цену этому снегу? Да убить их после этого надо. Вместо того, чтобы рвать на жопе волосы и посыпать голову пеплом из кочегарки, эти дурни, как малые дети пустили в свою светлую душу такую бяку, как горы снега, с которым придётся бороться все дни напролёт. Пропал новый год, вот привалило, так привалило. За то время, пока мы возюкались с генеральской дорожкой, водилы кое что успели сделать, но их сил было так явно маловато, что на фоне целины из сплошного снежного ковра, их потуги оказались столь незаметными и жалкими, что у нас у первых опустились руки от того, объёма, который требовалось прибрать к лопатам. В ход пошло всё, лопаты, листы финской фанеры, всё, что могло скоблить снег и складывать его в кучи. Находчивости бойцов не было предела, пара умников притащила задний борт и притаранив его тросами к двум УАЗам стали грести им снег от одного края к другому на манер сельских волокуш для снегозадержания. УАЗывставали недалеко от забора, трос с бортом ставился на ребро, двое хлопцев удерживали борт с боков и упираясь сапогами в снег, юзали в таком положении аж до противоположного конца забора. За один раз удавалось собрать в бурт довольно приличное количество белого золота, чёрт бы его побрал вместе с Балтикой, которая и припёрла его сюда. Подобравшись к ангарам и расчистив перед воротами снежок, принялись за его погрузку и самовывоз. Выгнали все наши «зебры» регулировщиков, сто тридцатые транспортные зилки, сто тридцать первые зилы для перевозки штабных палаток и стали грузить в кузова снежное месиво. Открыли запасные (тревожные ) ворота со стороны склада артполка и часть снега стали сваливать с другой стороны забора. Часть снега перекочевала с помощью транспортных средств на задний двор за мойку. Объявили построение на обед, все мокрые и распаренные изнутри, руки красные, как у раков клешни, сапоги хоть отжимай, из сухого белья, только одни бушлаты, без надобности заброшенные нами на заборы. Во время уборки в них не было надобности, а когда надобность возникла в том, чтобы накинуть на плечи не застудить печёнку свою, тут по уставу надобность в них отпала, хотя сейчас бы они ох, как пригодились нам и нашим распаренным телам, эх, да ох, но одно слово «не положено» и бушлаты полетели в каптёрку, а мы встали на выстывание душ перед ротой. Знамо дело, чтобы собрать в строй полторы сотни солдат, потребуется уйма времени. Никто не собирается стоять истуканом вместе с духами, тянутся все, кто только может, ни ор дежурного по роте, ни визг сержантов, все знают, что кому положено, кому перемещаться только бегом, кому же двигаться не спеша, с достоинством. И не сломать этот порядок ни визглявому петушку прапорщику Чекану, ни сержантам, которые свой ор распространяют чисто символически, зная, что их же кореша класть хотели на них большой и красный. Обед после такого махача лопатами, на носу новый год, ложками заскребли по мискам не разбирая, что налито, хлеб, лук и солёные помидоры смахнули без стопаря первача и сразу за второе. Первое для утрамбовки и компотом под горлышко. Кхы, благородной отрыжки и ладонями по пузу, ладонью по усам, взглядом вокруг, суки, где добавка? Духи из наряда по столовой метнулись в варочную за мослами. Не надо, оставьте на вечер. Чё на ужин? Картошка с жареной рыбкой, понятно, на ужин мослы и чего-нибудь поищите к ним съестного, жареную селёдку жрите сами, командуй старшина! Старшина Саша Алабугин, красавец и будущий педагог, носитель запорожских усов, мопед и весельчак, душа коллектива и очень порядочный человек и сам не дурак, минуты отведённые на принятие пищи, чувствует автоматически без подзавода и замены батареек, головой влево, вправо, ложку на место, пару слов повару, ладонью по усам и как будто сам себе, тихонько, как на уроке литературы «рота, закончить приём пищи, рота встать, выходи строиться по одному». Приём пищи окончен, отличные макароны по-флотски, борщ, компот, но самое приятное, это конечно солёные с красными бочками помидорчики и по головке лука на брата, чтобы и настроение было до вечера и чтоб воды если попить, так с удовольствием и о родимом доме, опять же, память. Сами ездили собирать к немцам помидоры, сами засолку проводили, сами и кушать будем. Прям, как при коммунизме, кто не работает, тот не ест помидоры. После обеда все расчитывали на отдых, положено так перед каждым праздничным днём, до обеда вкалываем в пол силы, после обеда получаем парадку у старшины роты в той каптёрке, что в лифтовом помещении на втором этаже роты над оружейкой и пошли шляться по дивизии или в ленкомнату письма писать до дому. В этот раз, что то пошло не так, после прибытия в роту к нам вышли замполит роты и ротный и обратились с речью, что мол, снигу выпало стилькы багато, щё його до вэсны ны прыбраты и будэ вин нам дюже мишаця, а побаче хто ш табу, то будэ нэгодуваты и нас усих закатуе. Хлопци, ридни мойи, трэба його до вэчора убраты долой с глаз, спидьмогаты будуть уси взводи и писарчукы и кычисты и даже самы особысты, кинчаты надо ёго к такой то матыри, за дило хлопци, працюваты будем и мы с Кузьмичём. Кузьмич, замполит роты, похоже не подписывался под таким предложением ротного, но деваться не куда, сказал, делай. Кузьмич мужик не глупый, быстро разрулил ситуацию и себе работу не пыльную нашёл и нас развёл на юмор. Замполит роты после расчистки одной малюсенькой полосы, объявил конкурс на лучшего Деда Мороза, кто говорит лучше его сейчас изобразит, тому окажем честь быть на новогоднем вечере и потешать гостей. Дураков нашлось не мало, дурашничать с таким тамадой, как замполит роты, милое дело и самому смешно и ребята за животы хватаются и отваливаются в сугробы от колик пошедших по животу, если отмочит раз, не встанешь без чужой помощи и где он этому научился и откуда у одного человека столько таланта. В кандидаты Дедов Морозов и меня чёрт понёс, выперся перед строем и замер в ожидании конкурсного задания. Дураков набралось по счёту, шестеро, по числу машин, убирающих снег. Это конечно потом дошёл весь ужас моей глупости приколиста, изображать будем в натуре, внутри кузовов, а роль учить не требуется, принимай снег и раскладывай его поужимистее вокруг себя. При заполнении кузова снегом повторяй процедуру в обратном порядке по другую сторону забора. Вот юморист, кистка йому в глотку, точно сработал и подметить ведь успел, что машины взад-вперёд порожняком гоняем, сообразил человека в кузов запихнуть, а чтобы долго не искать дураков среди умников, другого не мог придумать, как объявить конкурс на лучшего Деда Мороза. Мы тоже хороши, ведь знали, что Кузьмич просто так ничего не делает, грохнула и покатилась вся рота солдат во время нашей телепортации в снежные кузова. Грохнули на весь двор и давай нас месить лопатами со снегом, куда деваться и как принимать беспрерывно летящие в твою сторону комья снега, твою Деда Мороза маму, во лохонулись, так лохонулись. Дело пошло на лад так быстро, что никто этого и не ожидал и как, спрашивается, сами до этого недопетрили, давно бы в парадках вышивали по гарнизону с фотиками, а не месили этот проклятый подарок с Балтики. Как там остальные «кандидаты» в Деды Морозы, лично я только и стоя на ногах благодаря лишь раскинутым рукам в стороны, уцепившись ими же за рейки кузова. Сколько сделали ходок уже не важно, снега полные голенища сапог и выгребать не имеет смысла, больше возни и холода, рукава бушлата тоже забиты до плеч, злости на заполитову шутку хоть отбавляй, а выместить не на ком. Кучки снега стали редеть и в скороти от снежного плена был избавлен весь автопарк, объявили построение вкалывавших, а нас шестерых попросили не отряхивая снега с одежды, встать перед строем. Кузмич слово держал крепко, он и виду не подал, что попросту надул нас и решил ломать комедь и дальше. Облепленные успевшим смерзнуться на нашей одежде снегом, стояли кандидаты в новогодние Деды Морозы и молча взирали на шеренги своих товарищей. Гыгыканья и смешки имели место быть и это было естественно, наломались все и говорить нечего, пусть Кузмич чудит и дальше. Что ни говори, а помирать с музыкой намного легче, без шуток и юмора служить тяжело и с такой толпой одичавших солдат тоже надо уметь справляться и спасибо таким кузмичам и петровичам, не он, так мытарили бы тот снег ещё пару дней, если не больше. Работали, говорит Кузмич, все отлично, просто превосходно, но к сожалению Дед мороз у нас уже есть и вы все его знаете, а кто, так это есть второй мой сюрприз для вас, благодарю всех кто принимал участие по очистке территории от снега, а вам, то-есть нам, вам объявляю от себя лично благодарность! «Служим Советскому Союзу!» и еле двигая отёкшим и ломящим во всех местах телом, поплелись в общий строй. Спасибо за благодарность, я её впервые заработал, за неё я простил глупую выходку нашего замполита, а после пожатия его руки, так вообще влюбился в него, зауважал больше прежнего. Умеет человек нагадить и исправиться вежливо и заработать при этом кучу очков в копилку личного авторитета, буду стремиться быть таким, как наш замполит, за что его только старики контуженным прозвали? На голое поле парка даже смотреть всем было тошно, не соблюдая строя все попёрли скорее переодеваться в парадку и избавляться от промокшего обмундирования и сапог. Слава аллаху, есть во что и переодеться и есть время и право где обогреться, тут к нам повернулось лицом всё ротное руководство и старшина роты и сам скупой на доброе слово командир роты Александр Лемешко. Коминдачи! Одным словом коминдачи, верно я балакаю Кузьмич, га? Верно, Александр Данилович, хлопци заслужили отдых и новый год мы им организуем на высшем уровне! Приятно слышать, гарцуя в новенькой парадочке и сухих и лёгоньких ботиночках, теперь можно и расслабиться, на снег больше не погонят, теперь можно и уши развесить, говори командир, приятно слышать, а время к ужину и торжественной части движется. Полчасика пошлындали по роте, сгоняли в парк к друганам на КПП, перекурили пару разков и с полным удовольствием на построение на ужин, парадка вам не ПШ, в ней можно и не столько стоять на морозе, жить в таком одеянии можно и смотреть на себя со стороны вдвойне приятно. Эх, видела бы меня моя маман, надо обязательно сфоткаться и послать фотки всем, чьи адреса имею, чувихе пошлю особо. Рота, равняйсь, смирно, направо, с места с песней, шагом марш….и опять у солдата выходной, пуговицы в ряд, ярче солнечного дня золотом горят….ну всё про сейчас и про каждого из нас. Ужин жиденькой карошкой пюре, солёный огурчик и жареная рыба. Жареная рыба, так значится в раскладке у повара, жареная ядовитая от вековой соли треска из бочки, ошкуренная духами в столовой и вымоченная в проточной воде. Вымоченная в течение суток, но умудрившаяся сохранить в себе соли ещё больше, чем в неё заложили солисты на Северном ледовитом океане. Соль разбавила в воде и сделала рассол ещё круче прежнего. Смертельная гадость, но есть то хочется всё равно эту дрянь и мочи отвертеться нет никакой. Организм требует не только брома, но и фосфора тоже, ну как человеку можно прожить без рыбы, смотреть на профессионально зажаренные в кляре кусочки рыбы и не прикоснуться зубами к ним? Я ел, пробовали есть и другие. Деды и не прикоснулись, они ели мясо срезая его ножичками с мослов, оставшихся с обеда. Есть можно было только саму обсыбку, она была вполне съедобной и даже очень вкусной, но всё, что находилось ниже её, есть категорически не рекомендовалось, это можно было давать только в гестапо на допросах пленным, давать в качестве последующей пытки жаждой, человека приговорённого к растерзанию. Мы собирались жить долго и эту дрянь есть не собирались, всё, что было получено со склада в виде тушек трески, выбрасывалось в помойку и поедалось поросятами в виде полуфабрикатов. Мучились ли от жажды наши хрюндели мы не спрашивали у них, но кушали они её исправно и не кочевряжились по этому поводу, как мы. Может они специально кушали много солёной рыбы, может делали они это для нашего же блага, для того например, чтобы сало с мясом долго потом не портилось, может те свиньи имели высшее образование и в соли понимали больше нас. Время утекало быстрее быстрого, незаметно стемнело и в казарме прибавилось народу, солдаты толпились на крыльце, бродили по длинному коридору и всячески раздражали дневальных. В актовый зал люди из числа лиц, занятых художественной самодеятельностью, носили коробки, тащили плакаты от Семеновича, ротного почтальона и художника, с новогодними поздравлениями от Деда Мороза, тащили столы, притараненные только что из нашей столовой, вытаскивали в ленкомнату стулья откидушки из кинозала. Всё было хорошо, настроение у всех праздничное, приподнятое. В канцелярии толпились дамы из женсовета и что-то ворковали со своими мужьями, нашими отцами командирами. Обсуждали скорее всего порядок проведения праздничного вечера и мы решили маленько с товарищами подслушать. Развесили ушки и с видом изучающих инструкции, стали бочком у двери. Из приоткрытой двери нас приметили и замполит попросил сгинуть отселя и на ходу ради шутки извинения за бестактность допущенную только что, попросил лучше учить стихи про Деда Мороза и ёлочку. Я в от долгу никогда не оставался и сморозил очередную в своей жизни глупость, сказав в пререкании старшему: я сам сегодня один из Дедов Морозов, зачем мне стихи про самого себя учить? А ты учи стихи про ёлочку и Снегурочку, не остался в долгу Кузмич. На что я сдерзил не по уставу, ответив, что чего, мол, про ёлочку стихи учить, когда новый год, а ею и не пахнет! Замполит посмотрел на часы, висевшие напротив дневального у тумбочки, потом быстренько удалился в канцелярию и через несколько минут дневальный орал на весь коридор «Стога на выход». Кликали моего командира и напарника по мопеду Витю Стогу в канцелярию, из которой выперся весь командный состав при параде, с золотыми погонами и при медалях, выперся и горя огнём на глазах, стал давать какие-то команды дневальному. Дневальный кивал головой и хватив трубку чёрного телефона, стал просить подойти к ней дежурного по парку и явиться сержанту Марчику на КПП парка. Запыхавшийся Витя Стога примчался через пару минут из подвала и встав по стойке смирно перед командиром роты слушал боевую задачу, которую ему ставили сейчас, слушал нервно, дёргаясь и порываясь её исполнять. В этот вечер все команды выполнялись только бегом с улыбкой на лице, с улыбкой не радости от удовольствия выполнения приказания, а естественно, с улыбкой радости наступающего нового года. Предела радости не было на лице Вити, «понял, есть, так точно, сбацаем в лучшем виде, разрешите выполнять!» и слёту к нам. Так, быстро сюда Куприна, Мельника, Андрюшихина и ты, поедешь с нами, быстро ко мне! В голове огонь растройства, куда поеду с ними, а новый год, а подарки и праздничный стол, кино и бабы? Я в подвал не считая ступенек, в голове одно, как бы отвертеться и никуда не ехать, целый день позамерзали на улице, только почувствовали себя людьми, все будут за столом сидеть, а некоторые должны жопу свою драть за чужой отпуск. Это я уже понял, что не пройдёт и нескольких недель и уотпуск у Вити Стоги будет в кармане, если так пошёл парень в гору, знамо дело, приметили и полностью положились на этого человека и будут его двигать по всем статьям дальше и в званиях и в привелегиях и в скором объявлении отпуска. В качестве напарника ведь не зря он духа себе подобрал, это я вспоминаю неделю ремонта, точно расчитал, я ему никак конкуренцию составть не смогу, не тот уровень, а работёнка подвернулась, так мы её на раз с оценкой «отлично» сделали, успели засветиться и стать лучшими ремонтниками квартир в роте, а это многое для солдата значит, я это быстро просёк, но куда он опять меня тащит, хотя, нет, тащит и лучших своих корешей. Сказали бы они ему спасибо за его заботу, если бы он их без пользы вырвал из-за праздничного стола, щаз! Примчавшиеся кореши обступили Витю с боков, несколько тихих команд и они пулей умчались снова в подвал, в класс мотоциклистов. Минута и они опять перед нами, довольные, как мартовские коты, которые не только кошку поимели только что, но ещё и мышку слопавшие, ключи у Вити слопали ладошками и пиная меня в спину полетели в каптёрку на первом этаже напяливать регулировочную форму. Живее шевелись, нас ждать не будут, птурсом в парк, мы щя прибудем. Китель парадки и ботинки полетели на пол, ногами в толстые ватные брюки регулировочной формы, куртку с подстёжкой на ходу накидываю на плечи, не застёгиваясь, хватаю каску с жезлом и через выход в парк вываливаюсь из жарко натопленного помещения на мороз. Хорошо, ооо, хорошо, запарился в ватниках, каску на голову, проверяю свет в жезле, горит, следом слышу голоса и топот сапог, свои, догоняют, но куда и зачем в ночь перед новым годом нас нечистая несёт, кого там ещё потребовалось регулировать, мать их всех Бог одним разом любил. «Зебра» регулировщиков только, что отъехала со своей стоянки и водила переговаривается с дневальным по парку, водила дневальному мнётся плечами и не в состоянии ответит матерится, ворота распахиваются вторым дневальным и звякают замками держателей, путь открыт, можно трогаться. Мажина гу-гу-кает на повышенных оборатах в спешке набора температуры масла в двигателе, синим дымом непрогретого мотора заполняется пространство вокруг КПП, мы подбегаем и без команды подпрыгиваем и кто быстрее подтягиваясь на руках, валимся в металлический кузов, помогаем забраться отставшим и занимаем лучшие места у кабины. Можно было не спешить с захватом мест, нас четверо, лавочек три, места хоть жопой ешь, успели, фууух, ухххуухх, ху….вокруг кабины шум, голос Вити и командира нашего взвода прапорщика Гузенко. Голоса стихают, водила даёт перегазовку движку, хлопает дверца со стороны взводного, Витя в просвете заднего борта появляется тоже в регулировочной форме и просит, просит весь суетясь от счастья, втащить его в кузов. Машина выкатывает из ворот, мы ломимся к заднему борту, успеваем схватить за плечи Стогу и практически на своих руках затаскиваем его в кузов, есть, едем, куда? За ёлкой, командир разрешил и под видом регулирования выписал путёвку на выезд, должно сработать, командир знает, что делает. Так, а теперь слушаем, что я буду говорить далее: как только открываются ворота, мы с Толяном выскакиваем из «зебры2 и бежим перекрывать перекрёсток, как только «зебра» его пересекает, мы снимаемся и летим к ней, ну, как задумка? Гениально, все потирают руки, Витя довольный выдумкой не находит себе места от счастья приключений, выпавших ему в новогодний вечер. Мне фиолетово, но в роте было лучше чем в кузове, там все, а чего тут радостного может быть, нашли что, на что променять, хотя кому, как. Если люди радуются, значит есть повод. Подъезжаем к воротам главного КПП гарнизона, звон трамваев и огни авто, немцам срать на новый год, у них праздники прошли и назывались они Рождеством, но всё равно интересно на них посмотреть, как оно, выпустят ли, сработает ли липа? Липа на ночное регулирование срабатывает и нам открывают ворота настежь, машина отъезжает капельку и двое из кузова несутся перекрывать трамваю путь. ГАЗ-66 трогается рывками и отваливает влево от ворот. Полсотни метров движения и подпрыгиваний на рельсах и отсчитываем время прибытия с регулирования Вити и Толи. Радости нет конца, рожи, довольнее не видели, бегут, галдят, поддакивают и заражают нас своим настроением. Ладно, прокатимся, всё ведь понарошку, далеко ведь не поедем за ёлками, время поджимает. Куда едем никто не знаем, известно одному Сергею Гузенко, сидим, придумываем истории и переместившись вплотную к заднему борту, пялимся на убывающие назад ярко освещённые перекрёстки, блеск рекламы и запоздалых пешеходов, которые не успели поделать все дела днём и торопливо выполняющие их сейчас. А у нас дома в Одессе, помнишь Петя, ммммм, такие ляли сейчас гуляют, ну приеду, ну дам, ну устрою шахер-махер, все мои будут! Понеслось терзание души и муки нетерпения, когда ж оно то будет? Не город, сказка, или сказка из этого города, Кот в сапогах и Бременские музыканты, ужастики и феи, это могло родиться и пойти гулять по свету только их нашего Галле, как пить дать, такой великолепный старинный город! Мелькает справа огнями вокзал, идём в сторону полигона Рагун, точно, на Рагун дорога, это умозаключения моих пассажиров, туда едем, не больше часа езды, значит там и ёлку рубить будем, в другом месте нельзя, могут и в полицию забрать, у них это строго. Рагун помню, там стрельбище, ехать больше часа, со мной спорят, затыкают одним махом. Больше рот не открываю, Витя Витей, но остальные держат меня на расстоянии. Смотреть по выезде становится нечего, решаем задёрнуть откидной полог и мои регулировщики заваливаются спинами друг на друга, сзади у меня борт, спереди Витя. Спереди тепло пошло по нутру, сзади от тента примораживает, но шевелиться не рекомендуется, враз получишь по мусалам. Раз шевельнулся, получил жезлом пока по каске «что ты там, как жук навозный возишься», щас ещё получу, нога затекла так, что будто ревматизмом перехватило, тянет, нет терпёжу. Раз, два, получил по щекам жезлом, в шутку, но морально неприятно, на виду у всех, все шевелятся, мне нельзя, я дух.
Владимир Мельников : Окончание. продолжение, естественно, следует. Завтра улетаем в Гамбург. Не проехали половины пути до места назначения, как машина начала хандрить, при переключении скоростей слышалось металлическое рычание и скорость долго не хотела врубатся, что-то видно с коробкой произошло, надо было, что-то делать, у нас испортилось у всех сразу настроение, накрылась наша ёлочка, затея сразу была авантюрной и за это стоило теперь платить нам. Ехать дальше не имело смысла, это даже мы в кузове поняли, надо было возвращаться назад, пока это ещё возможно. Возвращаться, не выполнив задания, взводный не собирался и когда машина отыскала малюсенький съездик в лесок, открыв дверь до половины и высунувшись из неё, взводный стал кричать нам через слуховое окно, проделанное передней части тента и звать Стогу. Слушайте меня внимательно, останавливаться мы боимся сейчас, опасно, могут задержать. Поступаем следующим образом, вы десантируетесь немедленно и не выбирая, рубите ёлочку, мы ищем, где можно развернуться и тихо возвращаемся, вы забрасываете дерево в кузов, прикрываете попоной и мы тихо, не останавливаясь, выбираемся на автостраду, никому не шуметь и не отставать, выполнять. Машина идёт тихо на первой передаче, сигаем, почти друг другу на бошки, каски и жезлы оставили в кузове под лавочками, остались в робах, топор у Толяна Куприна. В лесу тихо и снежно, лес, сказано круто, лесопосадки или типа того, ёлок полно, но сосна красивее, но сказано ель, ищем ель. Стоит и ручками к нам тянется, мы всей душой к ней, вот она Вова радость и приключения, топором ей по ногам, слева добавляем, валится, не пискнув под ноги, молча скручиваем ей за спину руки и тащим на просвет полевой дороги. Руки горят от уколов сопротивляющейся юной красавицы, чешутся запястья и местами уколотые щёки, терпим её уколы и сопротивление, счастливые от ночных приключений. Света фар не наблюдаем, но по гулу определяем, что наши успели развернуться и уже едут в нашу сторону. Машина, как огромное приведение вываливается прямо на нас и не делая остановки катит далее. Так и договаривались, она едет, мы сигаем в кузов на ходу, дело привычное, все регулирования проходят именно в такой манере посадки и выгрузки. Машина катит, ёлка летит первой в темноту, мы по одному догоняем и переваливаясь через задний борт попадаем прямо на её колючки, какая же она вблизи колючая и неприятная на ощупь. Дело сделано, бросаемся на пленницу, закутываем её в грязное солдатское одеяло, делаем условный сигнал ударами костяшек по кабине и с полными штанами счастья, бросаемся в объятия друг друга. Прошу прощения, маленькая неточность, падаем от заваливающейся набок машины, промазали и со всей силы ахнулись задним мостом в канаву, вырытую специально, чтобы умники типа нас не ездили в лесок на охоту или типа нашего случая, рубить запретные деревца. От неожиданного провала, водила сдуру дал такой газ, что мост чуть не остался в канаве, а машина дала такого крену, что можно было оказаться или на боку, или ещё того хуже, кверху колёсами. Хотели тихонько, а рявкнули на весь лес. Очко от страха у всех сжалось так, что не знали, что и дальше с ним делать. Высыпали из кузова, взводный дубасит водилу, пока словами, но дело движется к ударам монтировкой по черепу. Мазила, твою дивизию мать, ты, что не видел канавы? Ах, вииидеел!? Так, какого же ты чёрта в неё полез? Думал, думал, он думал, индюк тоже думал, да в щах оказался! Мы к ним, они к нам, давай топор и быстро руби сосны, быстро я сказал, рубить и бросать под колёса! Съездили за ёлочкой, вырубили половину косогора, всё съел задний мост своими протекторами, перемалывая и воя на бешеных оборотах. Какая теперь скрытность и маскировка, ноги в руги, все в грязи, попрыгали от радости сумевшую выгрести из пропасти машину, с первой на вторую, со второй на тре…тре..ско…ско..приехали! Гул наката грузовика, скрежет коробки передач и никакого толку, хоть ты сдохни! Пробуют вдвоём врубить третью или вырубить вторую, тщетно, накрылась коробочка, яма добила шестерню, теперь только газом и можно регулировать скорость, хоть бы дорога попалась поровнее, коробке хана, сгорит на второй передаче до конца, но, наверное, оно и к лучшему, слава Богу не на учениях дуба врезала, « в лесу родилась ёлочка, а рядом с ней рос пень, съездили, повеселили публику и себя в первую очередь! Ну, мужики, валим отсюда, десантироваться по прибытии придётся на второй скорости. Это меня пугают, но я и без запугивания еле живой, а что и правда немцы арестуют с ворованной ёлкой и за тот порубленный косогор спросят? А что, откуда я их порядки знаю, немцы они счёт любят, ничего не простят, за всё спросят. Сижу и правда верить начинаю ужастикам мужиков, они год прослужили, а чё я знаю, вся надежда на ноги, хоть бы не встали среди ночи посреди трассы, не телефона, не встречных военных машин и ещё эта разлеглась, укутавшись от людей в одеяло по самую кочерыжку. Плачет, небось, ревёт горючею смолою, пачкает кузов и оставляет улики преступлений на нём. Машин стало встречаться больше, появились огни большого города, Галле, теперь дай Бог зелёный коридор и чтобы все светофоры были зелёными иначе не проскочем, Боже помогай. Время для немчуры позднее, после восьми вечера все отправились баиньки, светофоры переключились в режим предупреждения, на всех перекрёстках только мигающий жёлтый свет. Газон идёт на одной, пракически, скорости, газовать особо боязно, надо держать дистанцию и газом выжимаем только на лёгких перепадах уровня дороги и после завершения выхода из поворотов, скоро главное КПП, но как будем в него вписываться вопрос из вопросов. Мы в Хайде, впереди за зарослями платанов трамвайная остановка и КПП, решение приходит от взводного, на полусогнутых, из приоткрытой дверцы он даёт нам наставления, а сам собирается ехать дальше, мимо генеральской гостиницы, далее до трамвайного круга и обратно. Мы за это время должны успеть будем перекрыть трамвайку, встречную полосу и сделать невозможное, с путевым листом попытаться объяснить причину и попробовать убедить открыть ворота на КПП перед повреждённой зеброй, попробовать, а там думать будем дальше, как быть, глушить и бросать машину в городе и идти за тягачом или что-то ещё. Такого с нами ещё ни разу не приключалось, дело серьёзное, но причина уважительная, путевой лист настоящий, а как прыгать будем на ходу из кузова, на КПП тоже заметят и оценят ситуацию, должно получиться. Приближаемся к заднему борту по двое и начинаем прыгать по команде из кабины, падать больно и опасно, это хорошо на наше счастье машина пошла на подъём перед гостиницей и всё благополучно получилось. Регулировать пока не кого, Витя помчался с путёвкой на КПП. Мужики закуривать, я на трамвайку, дело знакомое, справлюсь. Сбоку у ворот КПП Витя на полных оборотах, вращая руками, как пропеллером, объясняется с дежурным, тот понимает всё правильно, поднимает трубку телефона и, переговорив, видно со старшим, даёт дневальному команду открывать ворота. Машины пока не видать, но чувствуется её приближение, скорее, скорее, Витя распахивает вторую половинку и живчиком летит ко мне, давай я, быстро, быстро. «Зебра» вынырнула для всех так неожиданно, что мы сделали столько лишних и ненужных перестраховочных телодвижений, что можно было поступить и проще и эффективнее, мы сдуру перекрыли все пути, встали почти цепью от перекрёстка до ворот КПП, но самое смешное в том, что на дорогах не было ни трамваев, ни машин, немцев время вымело с улиц и все наши потуги лежали лишь в области отличиться перед своим взводным, выпавшей на наше счастье таким несчастьем. Машину можно было бросить у ворот КПП, выключив зажигание, а потом притащить на галстуке в парк, но понимая то, что ни на какое регулирование мы не ездили, а в кузове лежит тюрьма в одеяле, приходилось изгаляться и выпутываться из ситуации авантюры без засветки перед своими и немецкими властями. Машина, не останавливаясь перед КПП, ввалилась в ворота и прибавив обороты понеслась в парк. Всё правильно, спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Построившись по двое, Витя провёл нас через КПП и по ночному гарнизону мы потопали следом за машиной. Если кто встретит, говорите тренировка у нас, а я ваш командир. Пока мы чухали к нашему КПП, ёлку уже утащили и установили в ведро с песком, облепили её со всех сторон и давай лепить на неё вату и всякую мелочёвку, навесили снежинок, значков, а брошенная «зебра» осталась перед въездом в парк и вокруг неё заметались мотористы, вызванные из кинозала и зампотех в парадке. Все уже поняли, что мы вляпались и если немцы успели засечь наш выезд из леска, жди их звонка в штаб, а назавтра жди полицейский баркас, плакали вместе с нашей ёлочкой и отпуска, а кое у кого и звёздочки на погонах. Но советских человек вседа надеется на железобетонное «авось», ёлка порадовала полторы сотни здоровенных детишек в парадной форме, офицерские жёны пришли в восторг от выдумки мужей и заботы о подчинённых, всех пригласили в кинозал, дед Мороз вышел в коридор лично всем жать руку и дать потрогать себя за бороду. Мы попали последними, с мороза, красные, как раки, сгорая от нетерпения поскорее рассказать, где нас черти носили и какие с нами приключения случились. Молчать не было мочи, но попав в кинозал, у нас напрочь всё наши приключения вылетели из головы, столы ломились от бутылок колы, горы печенья, бутерброды с немецкой колбасой и белым хлебом, мёд, торты и домашняя выпечка из духовок жён командиров, атас, ребята, я люблю комендантскую роту и всех, кто организовал этот праздник. Ёлка в снегу из ваты, на сцене дурачится Дед Мороз и Снегурочка из писарей второго года службы, мужики гармонисты рвут баян на все лады, я такого счастья никогда не видел и теперь то я понял задним умом, как необходима была именно в этот час и именно в этой компании такая зелёненькая и прекрасная лесная красавица, ну, что бы она сейчас в лесу делала, который день слушала одно и тоже, одно и тоже, глупую песенку сочинённую старухой метелью, тоска и темень, скрип деревьев и лешие кругом, какая перспектива? А тут тебе пожалуйста, два дурака ряженых кривляются и потешают остальных, тут тебе частушки с матерком и без, тут тебе девки в сарафанах и сапогах 46 размера пустились в пляс, тут тебе пир горой и кино про любовь и баиньки аж на целый час позже! Не удержался и я, понесло нас с духами на сцену петь частушки про любовь и загадывать загадки с подковырками. Гости веселились и верили, что у нас вот такие отношения каждый день и счастье не покидает стены родной нашей казармы с уходом в запас дембелей, не покидает, но кому, как, а так, в общем, жить можно, да, можно! Нарубались сладкого, перемазались вареньем и мёдом, раскрошили по столам огонь-печенье, слопали торты и коржики, потянуло на свежий воздух, тут и дали мы волю своему языку. Всё, чего не случилось бы и всё, что и правда произошло, перемешали в одну кучу, сегодня всё можно, завтра по шапке надают за враньё. Перевозбудились, угорели от спёртого воздуха, сделали перерывчик, столы мигом убрали из зала, затащили стулья и в свежий от мороза воздух, по-новой ввалились догуливать новый год. Кино остудило разошедшихся и маленько, неизвестно, где кирнувших спирта, завалило спать, пошёл жужжать кинопроектор, пошла картина про любовь. Зал затих, всё внимание на первый ряд. В первом ряду офицеры со своими нарядными жёнами, дети и девушки. Эмоции и мат придержали до лучших времён, никто не хотел оказаться на воздухе, всем хотелось праздник довести до конца, у ротного наказание одно, если, что, все попробовали, Хайде лес большой и снежный, сиди и держи свою дурь в кулачке. Новый 1981 год состоялся, встретили мы его правда не за праздничным столом, а в койках, гостей развезли на машинах по домам, в роте произвели отбой, все побрели в кубрики, но спать долго не хотелось, а вставать рано завтра не отменялось. Завтра праздничный забег, спортивные соревнования в автопарке, а потом личное время. Полдня, посвящённые замполиту, прошли, наступило время свободного болтания по части. Фотографироваться не возбранялось, но при возможности фотографии вырывались и уничтожались нашими командирами, вернее одним единственным командиром, отставшим в своём политическом развитии со времён Ежова и ягоды. Этим самим себе цензором и начполитотделом и особым отделом по совместительству стал товарищ прапорщик Сергей Гузенко. Кто его этому научил и кто его контролировал беспредельную жестокость по отношению соблюдения нашего морального облика, не понятно, для кого он старался тоже выяснить до сих пор не удалось, скорее всего это его была личная инициатива и таких людей в армии называли одной кликухой, все знают какой. Если на глаза попал ему фотоувеличитель или фотик, приёмник или магнитофон, то больше одной минуты он на них спокойно не мог смотреть, он делал так: раз и всё уже в разобранном виде лежит аккуратненькой кучечкой на асфальте, приходи кума любоваться, одним словом. Орёл метр с кепкой ростом, в сапогах 45 размера с задранными кверху мысами, на толстенной инвалидной подошве, человек с ноготок, противоречие в военной форме. Блотарь с железными фиксами на передних зубах, не человек, а зверь из зверей и договориться о чём нибудь с таким тухлый номер, дохлое дело. Ни друзей, ни товарищей, одно дрочилово и муштра. Такому времена царствования царька Павлуши первого, близнецы братья, только в разных званиях. Такие остаются на сверхсрочную службу наверняка с одним желанием, отомстить за издевательства, которые пришлось самому пережить в детстве, юности и в советской армии, другого мнения быть не может. Не может потому, что прапорщик много звёзд сверху нахватать никак не может, не положено, а для чего измываться над собственными подчинёнными, вовсе не понятно. Смена восемь, прекрасная вещь времён восьмидесятых, ФЭД, ещё мазовее машинка, но мы пошли с восьмёркой, что имели, тем и снимали. Пошли вшестером, все с одного призыва, первые фото самые святые для нас, фото у стелы, рядом с боевым путём дивизии, орденами, бюстом товарища Владимира Ильича и бюстами Героев Советского Союза, на пятачке засыпанном снегом, сначала здесь, потом на пруд к доту. Дотом мы дырку в скальном грунте называли, условно, скажем так, их там было две, одна со стороны пруда, а вторая со стороны свалки у первого подъезда новенькой гостиницы. Выперлись на лёд, а там чьи-то киндеры шайбу без нас гоняют клюшками, что за непорядок, клюшки поотнимали, мужики не сопротивляются, значит, русский язык понимают хорошо, но чьи они, не приняли бы шутку за шутку и не настучали бы родителям. Шайбу погоняли, клюшки вернули, предложили сфоткаться с нами, согласились, ну и правильно, я бы так же поступил, пошли к «доту» на берег. Дот, не дот, чёрт его знает, фрицы народ хитрый, но вумный, всё могло быть, мог и дот быть, место не плохое, обзор хороший, правда от кого обороняться, кому этот бугор нужен. Поспорили про устройство отверстия, закрытого решётками, пошли дальше. Обошли по периметру холм, вышли к помойке у другого выхода дота, понюхали вонь, исходившую от пищевых отходов, полезли на горку к генеральскому магазинчику, небольшой палатке с множеством разных вкусностей. Здрасте, здрасте, с новым годом, вам того же, что будете покупать товарищи военнослужащие? Конфеты, воду, печенье, всё, молоко, хорошо, с вас меньше шести марок. Опсь, получите здачи, мальчики, до свидания. А уходить не хочется, такая продавщица, что можно и ещё задержаться, чтобы ещё такое спросить? Продавщица быстрее нашего поняла наш интерес и продолжая улыбаться начала вводить нас в краску, больше минуты мы не выдержали и толкая в спины друг друга с гоготом рванули обратно на улицу. Ну, чего вы, чего? Я только начал её клеить, эх вы, ишаки, это Микола Гарковенко, командир отделения из взвода обслуживания, да ну вас. Разворачивая печеньки и конфеты, пошли не глядя к химчистке, потом свернули к санбату, повернули к стадиону и попёрлись к танку на постаменте. Печенье крошится, конфеты сосульки, только аппетит перед обедом портить, на улице снег прибрали, дорожки расчистили, шоссейка тоже блестит накатанными колеями, красота! Спустились с горки, наперегонки побежали к танку. Там вокруг своих в чёрных погонах полным-полно. Все наперебой лезут первыми, мы в очередь за ними. Самое любимое наше место, нет ни одного дембельского альбома, где не стоял бы его хозяин у этого памятника. Душевное место, наша очередь, фоткаемся и отваливаем в сторону, наблюдаем за чужими солдатами, смотрим на их форму одежды, оглядываем их казармы и столовую, ищем взглядом технику в парках, дудки, всё попрятано, никак не удаётся, как следует вызнать, на чём воевать-то будем, что имеем в запасе? Старые танки на полигонах видели, видели старьё и в Ораниенбауме, списанная техника времён пятидесятых, где же новое вооружение? Ладно, говорят скоро смотр боевой техники дивизии, может дадут посмотреть вблизи. Идти вроде отсюда больше не куда, решаем обойти дивизию по кольцу, скоро обед, может уже начали искать, пошли мужики. На повороте у противотанкистов осмотрели весь бугор со старой техникой, разбросанной там и сям в виде металлоломного хлама, такое приходилось наблюдать на дворах сельхозтехники рядом с дачами, брошенные старые гусеничные машины, неухоженность и никакого порядка, у нашего зампотеха такого бы не могло быть по определению, видно плохой здесь хозяин, а может это всё учебное и побитое предыдущими тупыми водилами, которым ничто здесь не родное, переговняли и покидали перед дембелем, спихнули духам, а тем и того хуже, ещё меньше прежних хозяев чинить и ковыряться охота, сомневаюсь, что до конца кто-то смог разобраться в этой технике, быть ей так же брошенной по обочинам в случае войны. Играем в вооружённые силы, а силы на бумаге в тетрадках по политзанятиям, да на слуху у старослужащих, а пока толком я за это время настоящей мощи не разглядел, нет её, собрали стадо со всего Союза и пасут, от казармы в столовую, из столовой на стадион, со стадиона в столовую и опять в стойло. На одно только внимание и обращается, подтянуть ремень, да застегнуть воротничок, левый сапог грязный, два наряда вне очереди товарищ солдат. Скорее бы учения, одни обещания, может там глаза откроются, может там скрыта от нас военная тайна и секретное оружие нашего гарнизона, а вон и наши, кажется опять построение, давай живее мужики.
Владимир Мельников : Фото празднования Нового 1981 года. Второй ряд фоток, я на первом фото первый справа. Курит на фото лейтенант ещё, наш замполит. Третий ряд, ефрейтор стоит, уголком заклееный, это и есть мой напарник Витя Стога из рассказов.
Владимир Мельников : Сегодня на даче. Сохранил свою фуражку и теперь использую её по прямому назначению, когда надо сохранить небывалый урожай вишни, я её на пугало надеваю, когда надо от жары самому сховаться, я её опять на место.
свн: ...Володя!!!..а почему ты в черной фуре дембельнулся, а не в красной?????....конечно-даже пернатые боятся воина комендантской роты 35100
sergei: Володя,твои воспоминания сразу не прочтешь...так,что спасибки будут постепенно...
свн: такса развлекается...
sergei: Снайпер-террорист...
sergei: Косметический ремонт. Служить я начал командиром взвода учебно-боевых танков в учебном танковом полку. Наша третья танковая рота в батальоне называлась «китайской», так как имела в своём составе пятьдесят две единицы техники. Начиная от танков Т-34, ИС-2, ИС-3, Т-54, Т-55, Т-62, ПТ-76, и до САУ-100, танковых мостоукладчиков, автомобиля ЗИЛ-157 и мотоцикла МВ-750. Все эти виды техники стояли на вооружении Сибирского военного округа и для них готовились механики-водители. Штатная должность механика инструктора была прапорщитской, и их, прапорщиков, было примерно половина. Остальные были сержанты срочники. Мой взвод состоял из пятнадцати танков. И было у меня в подчинении семь прапорщиков и восемь срочников. ( Остальные ставки прапорщиков, как я узнал позже, были отданы в спортроты, ансамбли песни и пляски и на фотографов и художников политотдела.) Ротой командовал капитан Головченко, в просторечье «Головёшка», но так я не мог себе позволить его назвать даже в мыслях. «Товарищ капитан» - строго по форме. Тут вам не здесь - армия!!!. Собственно сама история. Служил у меня механиком инструктором, прапорщиком, некто Шиманский. Прапора звали его сокращённо «Шимой», хотя прозвище у него было другое - «Залётный». Я сначала подумал, что это типа - лихой погонщик, но это оказалось не так. Шима постоянно «залетал». Причём всегда по какой то глупой случайности. Соберутся, бывало, прапора после рабочего дня пропустить рюмочку - другую. Ну, не без повода, конечно. С «устатку» там, или «с морозу». И Шима с ними. Не то, что бы он это очень любил, но от коллектива не отрывался. Пропустят стаканчик, другой, третий, пятый - и по домам. Все дойдут нормально, а Шима обязательно залетит. Пойдет через центральный КТП - нарвётся на зампотеха полка ( ну что тому не спится в двенадцать ночи то), пойдет через тыльные, танковые, ворота - попадётся начальнику БТС, полезет через дыру в заборе - тут его прихватит проверяющий караула. Невезуха и всё тут. При всём при том, человек он был неплохой. От службы не отлынивал, бойцов-курсантов сапогом по башке в люке не бил, старался научить словом и советом. Была у него цель в жизни, что бы может не он, а хотя бы его дети вышли в люди, Хорошая, в общем то, цель. Достопримечательностью семьи Шимы была его жена. Женщина, совершенно, не красавица, но очень женственная. Особенно в некоторых местах. И эти «некоторые места» она всячески старалась подчеркнуть и, по возможности, привлечь к себе внимание. Злые языки ( а куда без них в гарнизоне ) поговаривали, что в её формуляре отметились, как и нижние чины, так и некоторые из гг. офицеров. Сам я эти слухи ни опровергнуть, ни подтвердить не могу. Единственно достоверно, что я слышал от самого Шимы, так это его фраза - « Вот, б-блядь ( он немного заикался) жена мне д-досталась. Ничего не может. Ни п-постирать, ни п-приготовить, ни убраться, а как ебаться, так з-золтые руки». В середине лета в гарнизоне сдали новый, 94-х квартирный дом. Началось «великое переселение» народа и Шима получил квартиру. Двухкомнатную, с большой кухней. Правда отопление печное ( старый финский домик), но вода и туалет есть. Опять же веранда и палисадник с сарайчиком. Красота. Кварита немного пошарпаная, но вполне приличная. Жена Шимы, как раз в это время, собралась уезжать на «летний оздоровительный сезон» к родителям. Наказав Шиме - всё отремонтировать, она собрала чемоданы и уехала. Шима, в возвышенном состоянии духа, принялся за ремонт. Взял в КЭЧ ведро извёстки и побелил потолки. На складе БТИ ( за стеклянный рубль) взял белой и зелёной краски. Белой покрасил окна и двери, а зелёной( танковой) коридор и туалет. Подбив друзей прапорщиков ( опять же за магарыч) поклеил обои в комнатах. Осталось последнее - пол. Пол был потёртый и щелястый. Шима нанял стройбатовцев ( ещё квартирующих у нас) и они перестелили и сплотили ему пол, забив по две дополнительные доски. Получилось так хорошо, что Шима, в восхищении, решил покрасить его в какой-нибудь необыкновннный цвет. Задавшись такой целью, Шима пошёл по хозяйственным магазинам. К горю его, во всех магазинах кроме охры и сурика ( цвета детской неожиданности) ничего не было. Но мечта есть мечта, и Шима упорно обходил все магазины, даже по окрестным деревням. Всё было зря. Однажды, видя мучения Шимы, кто-то посоветовал ему сходить в художественный магазин. Может там что найдется. Шима и пошёл в этот магазин. На пороге магазина он даже остолбенел. Такого громадного количества разнообразных красок он ни когда не видел. В тюбиках, правда, и дороговастенько. Но выбор изумительый. Не смотря на серьёзные затраты, Шима набрал всего. Красок и олифы, растворителей и кисточек. Дома Шима вылил, выдавил всё это в ведро и как следует размешал. Получился какой то ярко-апельсиновый с золотистыми, солнечными, искорками цвет. Опять были приглашены друзья, и за день пол был покрашен. После выполнения работ, Шима закрыл дверь квартиры и взялся за обмывание окончания ремонта. На время пока должны были просохнуть полы, Шима договорился с заведующей общежитием на аренду койки. Поэтому обмывание происходило в общаге и вылилось в грандиозную пьянку, в конце которой, ни кто уже не помнил за что они, собственно, пьют, а Шима, по обыкновению, залетел, попав в непотребном состоянии, на глаза жене замполита полка. Чрез три - четыре дня Шима пошёл посмотреть, как у него дела в квартире. К его удивлению, пол был совершенно сырой и липкий. Закрыв дверь, Шима возвратился в общагу. Проверил ещё через неделю - пол был, как только что покрашенный. Тогда Шима открыл окна и двери, надеясь, что сквозняк ускорит высыхание краски. Не помогло. Тогда он закрыл двери и окна и установил в комнатах обогреватели. Через месяц краска стала только покрываться лёгкой плёночкой. А тут уже и жена Шимы объявила о приезде. С этим горем Шима поделился со своим приятелем - начальником продсклада. «Чего ты себе голову ломаешь»- сказал тот. « Вот у меня есть бракованные хлебные лотки. Возьми их, настели на пол, перекладинками вверх. Как-нибудь перебьёшся». Шима так и перебивался. Пол окончательно высох в аккурат к Новому Году. Так что праздник семья встретила в свежее отремонтированной квартире. PS. Только через некоторое время, от клубного художника, я узнал, что художественные краски делаются специальными. Художники, ведь, народ творческий. Могут начать картину, потом отложить, уйти в зап...( э-э-э) раздумья. После некоторого времени, иногда достаточно длительного, вернуть к работе, начать всё сначала. А для этого краска должна быть легко соскабливаемая с холста. Она не должна сохнуть!
sergei: Скажи быстро поговорку... Эта история произошла со мной в 1978 году, когда меня и еще 100 офицеров запаса призвали на сборы в Харьковское военное танковое училище на переподготовку. Как-то раз в нашу казарму заходит начальник училища, генерал Кутенков. Дневальный у тумбочки лейтенант запаса, подает команду, докладывает генералу, все по уставу. А генерал тот, надо сказать, был большой любитель выискивать непорядки и наказывать за это курсантов. Также генерал любил пословицы и поговорки, и сначала предлагал нарушителю сказать поговорку или пословицу, и если она нравилась генералу, то он прощал нарушителя, а если нет, то сажал на гауптвахту. Тот генерал, по-видимому, забыл, что мы гражданские лица, все офицеры запаса, и наказать нас так, как курсантов, он не может. Так вот, генерал отодвигает тумбочку, видит за ней паутину, окурки, бумажки, и со злостью говорит дневальному: "Скажи быстро поговорку или пословицу по этому поводу". А дневальный тот, лейтенант запаса, во весь свой командирский голос отвечает: "Свинья грязь всегда найдет, товарищ генерал". Надо было видеть, как побагровело лицо того генерала, и как он быстро выскочил из нашей казармы. Больше он к нам не заходил.
Валерий: sergei пишет: "Свинья грязь всегда найдет, товарищ генерал". Да,классно он ему ответил,молодец!!!
свн: Недавно открылся магазин, где женщины могут выбрать и купить себе мужа. У входа висит свод правил работы магазина следующего содержания: 1. Вы можете посетить магазин ТОЛЬКО ОДИН РАЗ. 2. В магазине 6 этажей, качество мужчин повышается с увеличением порядкового номера этажа. 3. Вы можете выбрать любого мужчину на каком-либо этаже или подняться на верхний этаж. 4. Не разрешается возвращаться на нижний этаж. Заходит женщина...и прочитав объяву...прибавляет шаг в направлении 1-го этажа: прочитав у входа на первый этаж вывеску: 'Мужчины, имеющие работу', - она идет сразу на второй этаж. Вывеска на втором этаже: 'Мужчины, имеющие работу и любящие детей'. Женщина идет на третий. Вывеска на третьем этаже: 'Мужчины, имеющие работу, любящие детей и необычайно красивые'. 'Ух ты! ' - подумала женщина, но все же пошла на четвертый этаж. Вывеска на четвертом этаже: 'Мужчины, имеющие работу, любящие детей, ослепительной красоты и помогающие по дому'. - Невероятно! - воскликнула женщина. - Мне очень трудно устоять! Но, произнеся это, все же поднимается на пятый этаж. Вывеска на пятом этаже: 'Мужчины, имеющие работу, любящие детей, ослепительной красоты, помогающие по дому и очень романтичные'. Женщине очень захотелось остаться на этом этаже и выбрать себе пару, но все же она, преодолев себя, пошла на последний этаж. И на шестом этаже она читает вывеску вот такого содержания: 'Вы на этом этаже посетительница № 31 456 012,.....и здесь нет мужчин, этот этаж существует лишь для того, чтобы лишний раз доказать, что женщину удовлетворить невозможно. Благодарим за посещение нашего магазина!'
sergei: Акт о списании боеприпасов (Черновик. Составлен внешататным писарем по команде: «Всё, мля! И подробно!Иптыть!») 05 октября 1982 года. 10.00. «Утверждаю» «____ октября 1982г. Начальник 1-ой пограничной комендатуры Капитан Пампушкин Е.М. В связи со сложившейся сложной международной обстановкой и решениями двадцать седьмого съезда КПСС об усилении охраны государственной границы Советского Союза с несоциалистическими государствами, мною (ст.(зачеркнуто) лейтенантом Хариным И.А. исполняющим обязанности начальника девятой пограничной заставы составлен настоящий акт. Установлено, что 5.10.1982. в час ночи( утра) зачеркнуто) сработал первый левый участок на вверенной мне пограничной заставе. Учитывая недоброжелательное отношение властей государства Иран к вводу наших войск в Демократическую Республику Афганистан и наличию в ста километрах от нас на противоположной сопредельной территории учебно-диверсионной базы сил афганской оппозиции, я по укоренившейся курсантской привычке прихватил с собой в тревожную группу на всякий случай, кроме табельного пистолета Макарова и запасного магазина к нему ( 16 патронов) в кобуре и на предохранителе, автомат Калашникова специальный со складывающимся прикладом калибра 5,45 мм за номером 183189 и четыре полных магазина в тревожном подсумке (согласно инструкции по 25 патронов в каждом). Все члены тревожной группы были экипированы в соответствии с приказами и наставлениями. Два тревожных мешка, радиостанция, МТТ, СПШ, собака с инструктором и пять лошадей. В 01 час 03 минуты тревожная группа и заслон выехали на проверку поступившей сработки. Причём заслон выдвинулся на линию границы конно-по- пешему из-за отсутствия фуража для кормления лошадей на заставе, о чём я неоднократно и ежедневно докладывал начальнику пограничной комендатуры Керрах, в которой по списку находится подчинённая мне застава. О сработке было доложено дежурному по комендатуре и на смежные с нами заставы, от чего соседом слева был поднят по команде «В ружьё!» заслон и тревожная группа для перекрытия не упреждаемого рубежа на стыках наших застав. В соответствии с требованиями командующего пограничных войск КГБ СССР генерала армии Матросова А.М. проверили сработавший и два смежных участка. Обнаружили пролаз шакала в системе на сработавшем участке, о чём немедленно доложили оперативном дежурным по отряду, комендатуре, на соседние заставы и я дал отбой своему заслону, перекрывшему к этому времени линию границы напротив не упреждаемого участка. После исполненного нами служебного долга (мы)зачёркнуто) тревожная группа начала выдвижение в полной темноте, ночью, по узкой горной тропке назад в место постоянной дислокации. К тропе начал подтягиваться заслон, выдвинувшийся на прикрытие рубежа конно-по-пешему в следствии отсутствия фуража для кормления лошадей на нашей пограничной заставе уже в течении месяца, о чём я неоднократно и ежедневно докладывал в комендатуру. И в отряд, при случае. И до сих пор ни овса, ни сена на заставу не поступило. И я вынужден своими силами производить выпас коней на прилегающих полях и лугах пограничной зоны, чтоб не пали с голоду. Принимая во внимание то, что при падёже конского состава ущерб государству выплачивает должностное лицо, исполняющее обязанности начальника заставы, я лично слежу за добросовестным проведением выпаса и прошу разрешения у руководства комендатуры разрешить пастись лошадям по границе моего участка со стороны прилегающего государства Иран, так как основная часть прилегающих территорий к заставе по тылу уже объедена личным составом штатной конюшни. В связи с этим личный состав пограничников заслона, который бежали по команде в ружьё к линейке своим ходом, был в усталости и ослаб после выдвижения бегом и ночью по пересечённой местности к рубежу прикрытия государственной границы на дальность восемь километров и пятьсот пятьдесят шесть метров только туда. Обратно заслон выдвигался медленнее, чем тревожная группа, о чём я не преминул заметить старшему заслона прапорщику Нежину П.У. по радиосвязи. Прапорщик ответил так точно и пропал до следующего сеанса связи. Озабоченный невысказанным мне с его стороны мнением, я, ехавший впереди тревожной группы на командирском коне Буяне, задумался и был остановлен тремя кабанами, появившимися так внезапно, что кони тревожной группы заржали. А пограничники сначала заорали: «Бля! Медведь!» Потом присмотрелись и исправились в своем преждевременно вынесенном суждении примерно так: «Бля! Медведи!» Кабаны, по-видимому, так обрадовались тому, что их приняли за крупных и опасных хищников, что решили напугать советских пограничников. Они так хрюкнули разом и устрашающе подпрыгнули, что нам показалось, что сейчас медведи встанут на дыбы и задерут кого-либо из состава тревожной группы и повредят снаряжение. Я даже и не думал, что в случае ущерб мне придётся удерживать из своей зарплаты большую сумму в пользу нашей Родины СССР. Некогда было. Рёв медведей-кабанов ввёл в шок всех находящихся позади меня пограничников и их транспортные средства. От чего они стали небоеспособны. Таким образом, налицо сложилась ситуация, когда жизни, чести и достоинству советских пограничников угрожает опасность, и другим способом предотвратить угрозу не представляется возможным. Учитывая возложенные на меня обязанности, воинский долг и заботу о подчинённых, я произвёл совершенно автоматически, согласно навыков, отработанных в училище и закреплённых на учебных сборах в комендатуре, выстрел. Я хотел прежде произвести предупредительный выстрел вверх, но дистанция упора под копытами моей лошади и слабая освещённость, а также паника сзади, предали мне уверенности, что стрелять по причине этого конфликта движения надо без предупреждения. Без предупреждения вылетели и остальные двадцать четыре пули из ствола моего автомата потому, что указательный палец прилип к спусковой скобе моего оружия собачников, взятого предварительно в оружейке, принимая во внимание недоброжелательное отношение властей государства Иран к вводу наших войск в Демократическую Республику Афганистан и наличию в ста километрах от нас на противоположной сопредельной территории учебно-диверсионной базы сил афганской оппозиции. А также в связи со сложившейся сложной международной обстановкой и решениями двадцать седьмого съезда КПСС об усилении охраны государственной границы Советского Союза с несоциалистическими государствами. Вследствие того, что лошади голодны и слабы из-за отсутствия фуража для кормления лошадей на нашей пограничной заставе уже в течении месяца, о чём я неоднократно и ежедневно докладывал в комендатуру. И в отряд, при случае. То вытягивать трупы освежёванных кабанов пришлось личному составу заслона, прибывшего конно-по-пешему, и составу тревожной группы во главе с прапорщиком Нежиным П.У., примчавшимся на агрессивный рёв кровожадно настроенных кабанов. Считаю применение оружие мною, лейтенантом Хариным И.А., целесообразным и выполненным в соответствии и согласно требованию инструкции по охране государственной Союза Советских Социалистических Республик. Двадцать пять патронов калибра 5,45 миллиметров, выпущенных при исполнении служебных обязанностей списать с учёта склада АТВ ПЗ N 9. При утверждении акта прошу обратить Ваше внимание на отсутствия фуража для кормления лошадей на нашей пограничной заставе уже в течении месяца, о чём я неоднократно и ежедневно докладывал в комендатуру. И в отряд, при случае. 05.10.1982г. Председатель комиссии по списанию имущества: ________________И.О. начальника 9-ой пограничной заставы лейтенант Харин И.А. Члены комиссии: 1.__________________прапорщик Нежин П.У. 2._________________сержант Сникорцев С.Е. P.S. - Ты чо написал, воин? - И.О. НПЗ в 10.01 по местному времени 05.10.1982г. - Так правду! Таарищ лейтенант! - Да я тебя на губу засажу за эту писанину! - Тащ лейтенант! Невозможно!За правду только до 1917 года сидели! И вы ж сами сказали, перед тем как упали спать: «Всё и подробно!» Я и написал по объяснительным. Вон они, двадцать штук. Даже с повара и часового снял. Только вашего рапорта не хватает. А мясо мы на склад уволокли. Как приказал таарищ прапорщик, то коменданту и правым соседям полста кило мяса отнесли утром с нарядом. А левым тридцать передали по стыку. Повар просит вас прибыть на обед, котлеты попробовать, - ответил добросовестный внештатный писарь ПЗ, святясь довольной и сытой улыбкой. Он свой служебный долг тоже перевыполнил...
Александр: sergei пишет: Абдула сдёрнул затвор и Наш чувак!!!!!!!!Как говорится с кем поведешся.
полная версия страницы